Вторая странность мокрого дела заключалась в том, что оно, с одной стороны, имело все приметы преступления заказного: жертву подкарауливали у подъезда ее дома; очевидно, киллер (или киллеры) предварительно тщательно изучил и хорошо знал распорядок дня и привычки женщины. Но убийцы воспользовались не пистолетом, автоматом или обрезом охотничьего ружья. Нет! Душегубец (что крайне необычно в подобных обстоятельствах) использовал нож. Он встретился с Постниковой лицом к лицу и нанес ей четыре удара в область сердца. «Скорая» прибыла оперативно, однако пострадавшая скончалась по дороге в больницу.
Итак, следствие начиналось, по меньшей мере, с двух недоуменных вопросов – почему Постникова и почему нож?
И только человек пять-шесть в стране догадывались, что произошло.
Журналист Дима Полуянов и его подруга Надя Митрофанова знали это почти со стопроцентной уверенностью.
Но, конечно, как ведали о том, с каким другим убийством было сопряжено это и почему.
А в точности о том, что и почему случилось, ведал лишь один человек – убийца.
Годом ранее
Девушка сидела на подоконнике. Худенькая шейка, золотистые распущенные волосы, точеный овал лица. И – безучастный, без огонька, без единой мысли взгляд.
Мать подошла, произнесла осторожно:
– Аленка!
Девушка повернула головку, но видно было: не узнает. Нервно обхватила себя ручками, отодвинулась. С подоконника на пол шлепнулась тетрадка. Мама скосила глаза, прочитала, вздохнула: как обычно. Бессвязный поток слов: река цветы роза мороз синь одна кремний лодка.
Врач, впрочем, учил:
– Пограничное состояние не всегда означает полное отключение от реальности. Нам с вами нужно цепляться: за любой проблеск жизни, за крошечную мысль в ее глазах.
Но сейчас во взгляде девушки читался лишь ужас.
– Весна, Аленка, – робко произнесла мать. – На клумбе цветы твои любимые распустились…
Молчит. Отодвинулась от нее еще дальше.
– Помнишь, как называются?
В глазах девушки что-то дрогнуло. Неужели показалось?
– Я очень жду, чтобы ты вернулась домой, Аленушка, – тихо произнесла мама.
Та – слабенько, еле-еле – в ответ улыбнулась. На мгновение подалась к ней – а потом резко отпрянула. Уперлась спиной в оконное стекло. А потом быстрым движением вскочила на ноги – и изо всех слабеньких сил ударилась в окно головой.
Мама – безотчетно – ждала звона осколков. Но окна в клинике были непробиваемые.
Алена снова, будто раненая птица, врезалась в стекло.
Женщина в отчаянии отступила.
В комнату уже спешил врач, на ходу вскрывая ампулу. Мимоходом бросил несчастной матери:
– Не волнуйтесь. Приступ сейчас купируем.
И Алена, спустя минуты после укола, успокоилась. Снова вернулась в свою безучастную раковину.
– Неужели она останется такой навсегда? – в отчаянии спросила женщина у врача.
Тот натянуто улыбнулся:
– Нет. Что вы! Конечно, нет. Мы вытянем ее.
Мать девушки с надеждой смотрела в его лицо. Но доктор жестко добавил:
– Приступы закончатся. Но такой, как прежде, она уже не станет. Ни при каких обстоятельствах. Слишком тяжела для нее была травма.
В Ла Скала на лимузинах мало кто ездит. Прогрессивные люди добираются до театра на мотоциклах. Луиза считала, что это – тоже часть спектакля: когда подруливает мощный «чоппер», за рулем пожилой джентльмен в смокинге, позади – преклонных лет дама в дорогом шелковом платье. Снимают оба шлемы, приглаживают волосы – и пошагали слушать «Манон». Причем далеко не бедные ведь старички, арендуют на весь сезон ложу бенуара, с легкостью заказывают шампанское по двадцать евро за бокал. Но тратиться на такси или тем паче на представительский автомобиль никогда не станут.
Сама Луиза – в сорок три года! – тоже освоила мотоцикл. Какой смысл трепать себе нервы в трафике и часами искать парковку?
В Ла Скала она (хотя жила в окрестностях Милана) выбиралась нечасто. Времени, да и денег на светскую жизнь не имелось. Но сегодня – впервые за десять лет! – в Италию приехала ее