Ребенок родился без рук и без ног.
Двери избы распахнулись, и вбежала запыхавшаяся Дашка. Сродники, сидевшие за столом, все повернулись к ней с вопросом:
– Ну что там?
Дашка всплеснула руками и заголосила. Все всполошились.
– Что, Манька померла?!
– Да нет же.
– Ну не вой ты, дура, говори толком, наконец!
– Ребенок народился урод!
– Как так урод?
– А так, ручек нет, ножек нет, одно тулово да голова. Все гладко. Вроде как яйцо.
Все вскочили из-за стола и бросились в баньку смотреть. В избу из церкви пришел отец дьякон за получением требных денег. Узнав такое дело, он раскрыл от удивления рот и стоял так минуты две, крестясь на образа. А потом сам побежал к баньке, подобрав края рясы.
– Пропустите отца дьякона, пропустите, – расталкивая локтями сродников, кричала Дашка.
Дьякон завернул полу рясы, достал черепаховый очешник, степенно надел очки и тщательно оглядел ребенка.
– М-да, – произнес он, – комиссия. Действительно, конечности отсутствуют, даже культяпок нет. Срамной уд в наличии и мужеского пола. Значит, это мальчик. Эфедрон – сиречь задний проход – имеется. Вона, и орет-то во всю мочь, пузцо надувает, губами шлямкает, значит, к трапезе приступать желает.
– Отец дьякон, как же это могло случиться? И девка наша Манька здоровая и крепкая как репка. Да и мужик ейный был как жеребец, а дите получилось бракованное? – в недоумении спрашивали Манькины сродники.
– М-да, православные, вопрос этот сложный. Здесь только докторская наука в состоянии на него ответить.
Но что касается моего мнения, то я, как церковнослужитель, могу сказать, что здесь сам сатана поработал. Без него, проклятика, здесь дело не обошлось. Видно, Господь усмотрел в этом младенце великого человека. Может быть, он назначен Господом быть генералом, а может быть, даже архиереем. А дьявол по злому умыслу взял да ручки и ножки-то отнял у младенца. Вот тебе и архиерей. Впрочем, может быть, я ошибаюсь, так простите меня Христа ради. А от требных денег мы отказываемся и в таких скорбных обстоятельствах не берем.
Родительницу с ребенком из баньки привезли в избу и поместили в углу, отгородив его ситцевой занавеской. Сродники толпились около кровати и подавали советы.
– Ты, Манька, тово, титьку ему не давай, – говорил дядя Яким, – он денька два покричит, похрундучит да и окочурится. И тебя развяжет, да и сам в Царствии Небесном будет тебя благодарить. Нет ему места в энтой жизни, такому калечке. Ты вот сама раскинь умом-то: ведь он вечный захребетник – ни рук, ни ног. Один только рот для еды да брюхо. Куда он сгодится такой, разве что цыганам отдать, чтобы на ярмарках за деньги показывали.
Но все же через восемь дней младенца принесли в церковь.
– Крещается раб Божий Григорий. Во имя Отца. Аминь. И Сына. Аминь. И Святаго Духа. Аминь.
– Эк, какой он гладкий, – ворчал батюшка Василий, – не за что ухватиться. Едва не утопил в купели.
Дядя Яким был восприемником. Принимая окрещенного Гришу в сухие пеленки, он ворчал:
– И что это за робенок такой, один только рот.
Батюшка Василий, укоризненно посмотрев на восприемника, сказал:
– Мы, Якимушка, еще не знаем, какой Божий Промысл об этом ребенке. А что касается рта, то этим ртом он может сотворить еще большие дела. Ведь рот служит не только для вкушения ястий, но сказано в Писании: «В начале было Слово». Погоди, погоди, еще не ты, а он тебя будет кормить. У моей матушки об этом ребенке был интересный промыслительный сон.
– Хотя и сон, но ты, батюшка Василий, ты это не тово, не тово толкуешь. Ну как такой калекша будет мне, здоровому мужичище, пропитание предоставлять? Нет, не может быть такой возможности.
– Что человеку невозможно, то Богу возможно, – сказал отец Василий, приступая к ребенку со святым миропомазанием.
А сто лет спустя, в 1963 году, в Югославии, сербский историк живописи Здравко Кайманович, проводя учет памятников культуры Сербской Православной Церкви, в селе Пурачин, около Тузлы, обнаружил икону, на оборотной стороне которой имелась надпись по-русски: «Сия икона писана в Самарской губернии, Бузулукского уезда, Утевской волости,