Я делал это до тех пор, пока цепь не рвалась. Потом будто бы расстраивался и даже обижался сам на себя, но, в глубине души, был рад освобождению от очередных оков.
Теперь же, бесстыдно много лет спустя, один из ошейников всё же нашёл приют на моей шее. А я уже и не сопротивлялся. С тех пор на нём и пролегает моя личная грань между дурным тоном и отсутствием вкуса.
Тем временем перстень волчком вертелся меж моих пальцев. Нет – в нём всё-таки был смысл: этот маленький серебряный обруч с чёрным гранатом магическим образом очищал разум, успокаивал. Пожалуй, он мне даже нравился. Было в нём что-то.
Что-то было и в той, что лежала на полу напротив меня.
Тёплый свет софт бокса всё ещё грел мне руки, но холод помещения, будь то настоящий холод, или же холод, внушённый приведшими меня сюда обстоятельствами, постепенно карабкался по костям. Этот холод беспокоил меня. Откуда он?
Я посмотрел на часы – ещё один артефакт, провозглашавший победу времени: мы встречали полночь в кафе «Миднайт». Дурацкое название для дневной закусочной, теперь же обрело свой смысл без ноток иронии. Неплохое было бы имя у картины: Полночь в кафе «Миднайт»! Не смог сдержать улыбку, скользнувшую по моему лицу и тотчас юркнувшую куда-то во тьму. Я поднял взгляд на холст – на полотне юная девушка прилегла на залитую солнцем плитку провинциального кафе. Вокруг кипела жизнь.
Её платье мягкими волнами струилось по красивому телу, по аккуратной, нежной груди, щёки её скрасил лёгкий румянец, а прямые, цвета янтаря волосы растеклись, словно мёд по полу. В ней не было ничего особенного – лишь бесконечная красота, уносящая, словно майский ветер, в прекрасные грёзы. И всё же, чего-то не хватало… Я взглянул на это сдержанное, серьёзное лицо…
Улыбка! Ну разумеется!
Я подскочил к холсту и принялся исправлять досадную оплошность. Я был почти что счастлив.
Когда я закончил, времени уже совсем не оставалось. Я попросил девушку подняться и принялся собирать этюдник. Расправившись с этой задачей, я без лишних промедлений взял её за руку, и мы быстрым шагом покинули кафе. Она ничего не сказала. Становилось всё холоднее.
Я никогда не был чувствителен к низким температурам и холод, исходящий от руки моей спутницы, меня ничуть не смущал. Но холод, о котором идёт речь, был иным. Я чувствовал его не телом. Он проникал глубже.
Мы шли долго – дольше, чем я рассчитывал. Часы остановились. И время, казалось, тоже. Наконец, пред нами предстала чёрная река автомагистрали. За всю дорогу не взглянувший ни разу на свою спутницу, я наконец повернулся к ней и спросил: «Готова?» Она лишь кивнула в ответ, а её серые, прежде молчавшие глаза на мгновение пронзили меня. Я вызвал такси.
Оно добралось быстро, слишком быстро – будто ждало за поворотом. Тогда лишь я неохотно отпустил её руку, отворяя дверь. Она, подождав немного, мягко опустилась на заднее сидение.
– Поедешь тоже? – впервые я услышал её голос. Неожиданно низкий и приятный.
– Боюсь, что нет. У меня ещё есть дела тут. – как можно мягче ответил я.
Она ничего не сказала, а я больше ничего не спросил.
Я закрыл дверь и такси незамедлительно умчалось куда-то вдаль.
Некоторое время я смотрел им вслед, а после, словно мотылёк, летящий на свет, отправился обратно на зов неоновой вывески «Миднайта».
Утром мы снова встретились.
Я неохотно пожал руку человеку-из-катафалка – блеснул чёрный гранат в серебряном обрамлении. Стоило ему удалиться, я расстегнул черный мешок. Да, это была она. Это, даже сейчас серьёзное, совершенно невозмутимое и будто бы сосредоточенное на чём-то лицо. Удивительно симметричное. Я опять улыбнулся, хоть и не был в тот момент счастлив.
Я взялся за подготовку к вскрытию – извлёк из любимой, потрёпанной временем кожаной сумки инструменты и открыл воду. Из ржавеющего медного крана в старую раковину, заполненную кистями, потекла желтоватая зловонная жидкость.
В этом помещении отвратительно было всё: свет, нескончаемо долгие дни режущий глаз мне своей тусклой болезненностью, словно бритва; вода, после которой инструменты, пожалуй, надлежало мыть с ещё большим усердием… В конце концов древняя, отдающая безвкусием дряхлого аристократизма мебель. Да, отвратительно было всё. Кроме моей гостьи. Но и ей, я знал, суждено было раствориться в блевотной вычурности царившего тут упадка.
От привычных мыслей меня отвлёк скрип отворяющихся дверей – нашу печальную компанию разбавил очередной гость. И вновь блеснул гранат. И вновь я расстегнул мешок.
Пару мгновений я провёл в нерешительности,