Илья Никифорович Феоктистов обладал большими связями. Весом, как говаривали о нем в «обществе».
Его младший брат, Семен Никифорович, служил обер-секретарем при генерал-прокуроре Правительствующего Сената и вот-вот должен был занять место обер-прокурора. Что само по себе было весьма значительно. Племянник же покойного старшего брата, Валериана Никифоровича, – Василий Валерианович являлся товарищем Государственного секретаря Госсовета Российской империи, то есть вторым лицом в Государственной канцелярии, через которую в Государственный Совет шли все дела империи. Самые, следует заметить, важные государственные дела…
На Илью Никифоровича Феоктистова было собрано первоначальное досье, вполне достаточное, чтобы начать «дело», и помещалось оно в большой синей папке с зелеными завязками. Кроме состояния его счета и обширных родственных связей имелось еще несколько фотографий, где он с видом вальяжного человека восседал в кругу своих приятелей.
– А мы не очень рискуем, связываясь с таким типом? – спросил Огонь-Догановский, когда Долгоруков выбрал Феоктистова в качестве очередного объекта аферы.
– Мы всегда рискуем, старик, когда беремся за новое дело, – задорно посмотрел на Алексея Васильевича Сева. – Нет, мы, конечно, можем почивать на лаврах и жить в свое удовольствие, поскольку последнее наше дело принесло нам два миллиона рублей без сорока с чем-то тысяч. Мы можем отдыхать в Ницце, принимать грязевые ванны в Баден-Бадене или купить виллы в Италии и обосноваться там до скончания века, наслаждаясь бездельем и сибаритством. Мы можем даже ежедневно принимать ванны с шампанским «Вдова Клико» и завтракать в «Славянском базаре» в отдельных кабинетах, пожизненно нами арендуемых. Но ведь ты первым взвоешь от скуки и тоски. Разве не так, а, старик?
– Взвою, – неохотно согласился Огонь-Догановский и немного виновато посмотрел на Всеволода: – Это я так спросил, для проформы. Не по мне это – сибаритствовать и баклуши бить.
– Знаю, – усмехнулся Всеволод Аркадьевич. – Тебе по должности положено нас время от времени осаживать. Поэтому-то ты и задал такой некорректный вопрос.
Алексей Васильевич кивнул. Так уж случилось, что он был самым старшим в команде Севы Долгорукова и самым старым членом гремевшего некогда на всю Россию-матушку московского клуба «Червонные валеты», которые решением Московского окружного суда от февраля 1877 года были осуждены на различные сроки и отправились, кто куда, отбывать ссылку или заключение в тюремном остроге. Помимо обязанностей корректировщика, направлявшего действия группы согласно установленному плану в очередной афере, Огонь-Догановский выполнял еще функции старшины, последнее слово которого могло стать решающим и не однажды таковым бывало.
– Сева, ты не прав, – твердо посмотрел Долгорукову в глаза Африканыч. – Решительно не прав.
– Вот как… В чем именно? – с некоторым недоумением взглянул на Самсона Неофитова Долгоруков.
Африканыч являлся его «правой рукой» и близким другом, и Сева был слегка удивлен возникшим разногласием. Хотя в словах «правой руки» был возможен и подвох, чем Африканыч был знаменит, будучи еще «червонным валетом». Шуткарь он был еще тот! Что, впрочем, не лишне при их нервической «работе».
Так оно и оказалось…
– Не прав в том, что от скуки и тоски первым взвоет старик, – усмехнулся Африканыч и добавил: – Первым взвою я. Потому как именно я, и никто более, в процессе прожитых годов, по натуре своей…
– Первым взвою я, – перебил многословную тираду Неофитова Давыдовский.
Павел Иванович в «команде» играл роли знатных особ или должностных лиц в весьма приличных чинах. Тому способствовали внушительная позитура Давыдовского и его горделивая осанка. А лицо Павла Ивановича, словно высеченное из камня без каких-либо смягчающих черт, было внушительно-начальническим. Сомнений, что сей господин с такой осанкой и физией, и верно, обладает чинами и относится к категории людей сильных мира сего, ни у кого и не вызывало. В команде его единодушно звали «граф», поскольку, еще будучи «червонным валетом», он самовольно присвоил себе этот титул и весьма продуктивно и безапелляционно им пользовался. Этот титул «шел» Давыдовскому,