С другой стороны, возраст поджимал – Антону уже исполнилось двадцать шесть. Самая пора для славы, не в сорок же лет, стариком, известностью наслаждаться. Антон был хорошим репортером: умел раскопать фактуру, обладал бойким пером. Но из-за комплекса несостоявшегося писателя его часто заносило в литературные красивости, которые завотделом безжалостно вычеркивал. Статьи от этого становились только лучше, но Антону, естественно, казалось, что его режут по живому. Завотделом Олег Павлович периодически ложился в больницу с обострявшейся язвой желудка, Антон замещал его и давал волю своей беллетристической фантазии. В материале о нелегкой судьбе фермера появлялись «кроваво-красный закат» и «грозные фиолетовые облака, несущиеся над невспаханным полем», а в заметке про открывшуюся мини-пекарню свежие булки сравнивались с персями юной девы. Завотделом звонил в редакцию и просил остановить Белугу. Но его просьбы зам главного редактора игнорировал, потешаясь над залихватскими метафорами Антона Белугина, а главный редактор не всегда прочитывал весь номер, идущий в печать.
После статьи о реорганизации отдела внутренних дел милиционеры, с недавних пор переименованные в полицейских, грозили набить Антону морду. За портреты – Антон дал словесные портреты каждому из стражей порядка. Больше всех обиделся милицейско-полицейский начальник с «лицом Сократа, утомленного рутиной». Чем ему Сократ не угодил?
Антон раздумывал: броситься за помощью к Палычу, который уже выписался из больницы и досиживал дома последние деньки, или написать статью о том, как в их городе зажимают свободу прессы. Забота о собственной безопасности взяла верх, Антон позвонил своему руководителю, тот после морали на тему «газета – не литературная помойка» обещал урегулировать проблему. Теперь Антон ждал ответного звонка и, когда телефон затренькал, быстро схватил трубку. Но вместо прокуренного мужского баса услышал мягкий вкрадчивый женский голос:
– Добрый день! Могу я поговорить с Антоном Белугиным?
– Это я.
– Здравствуйте, Антон!
– Добрый вечер!
Женщина замолчала, и Антон поторопил:
– Алло?
– Меня зовут Полина Геннадьевна.
И снова пауза.
– Я вас слушаю, – поерзал на стуле Антон.
– Хотела бы обратиться к вам с просьбой.
Опять выжидательное молчание.
– Слушаю, – повторил Антон.
– Речь идет о литературном труде.
Пауза.
– Да? – Антон начал терять терпение.
– Книга воспоминаний об одном прекрасном человеке.
Антон скривился. Прекрасных усопших людей много, но это не значит, что каждый из них достоин увековечения. Таково мнение издательств да и Антона тоже.
– Ваш труд будет хорошо оплачен, – сказала Полина Геннадьевна.
Это меняло дело.
– Что вы называете «хорошо»? – уточнил Антон.
– Давайте обсудим детали при личном свидании? Вы свободны сегодня вечером?
– К сожалению, занят. Пишу срочный материал в номер.
Антон лукавил. На самом деле он боялся выйти на улицу до разговора с начальником. За порогом его вполне могли ожидать недовольные своими словесными портретами служители закона.
– Завтра утром? – предложила Полина Геннадьевна. – В десять?
– Лучше в одиннадцать.
– Хорошо. Бар в гостинице «Европейская», завтра в одиннадцать.
– Как я вас узнаю?
– Вы меня узнаете.
Прежде чем она отключилась, Антон уловил самодовольный смешок.
Он еще два часа играл на компьютере, потом не выдержал и позвонил сам:
– Палыч? Как мои дела?
– Паршиво, Белугин. Менты требуют опровержения.
– Какого опровержения? – возмутился Антон. – Совсем офонарели?
– Задача не из легких, – согласился Палыч и зашуршал газетой, которую, видимо, держал перед собой. – Не напишешь же ты, что Игнатов вовсе не утомленный Сократ, а Кривцов совсем не похож на председателя колхоза советских времен, у Геворкяна не лицо юного романтика, а Шмарин никак не походит на артиста Вицина.
Антон был настолько испуган и взволнован, что не улавливал иронии в голосе завотделом, не понимал, что тот куражится.
– Нарушение