– Я хочу убить время.
– Время очень не любит, когда его убивают.
Но если хочешь довести
Людей до горьких слез,
Их безопаснее всего
По радио дразнить.
Глава 1. Паникерство праздношатающихся элементов
– Доброе утро, город! – сказал я в поролоновую подушку микрофона.
Стрелки амплитудных индикаторов метнулись вправо-влево, а Чо́то показал из аппаратной большой палец. Мы в эфире.
– С вами «Радио Морзе» и Антон Эшерский, вместе мы начинаем этот день с музыкальной композиции группы свинские… то есть, конечно, «Свинговые Ниндзи»[1]!
…Three blind mice. Three blind mice.
See how they run. See how they run…[2]
– Куда они бегут? – вещал я овервойсом. – Неважно, главное – двигаться, чтобы сбить прицел.
…They all ran after the farmer’s wife,
Who cut off their tails with a carving knife…
Под развеселый свинг о трех слепых мышках Чото принес мне кружку. Кофе разбавляет скапливающийся под языком яд, пока я сплевываю его потоком сарказма в эфир.
В семь утра я как оживленный электрическим колдунством зомби с пришитой задом наперед башкой, но бежать мне, как тем мышкам, некуда.
…Did you ever see such a sight in your life,
As three blind mice?[3]…
– Итак, дорогие радиослушатели, – продолжил я после коды, – сегодня, как всегда, тринадцатое июля, но, если бы это было, например, второе февраля, то к нам пришёл бы знаменитый День сурка! Если сурок в этот день вынет голову из задницы, то увидит окружающую реальность такой, какова она есть. Впрочем, сурки на то и сурки, чтобы никогда не совершать этого подвига. Между тем, настало время утреннего эфира вашей любимой передачи «Антонов огонь», на которую мы приглашаем выдающихся жителей нашего города. Предоставляем им возможность глубокомысленно мычать, краснеть и запинаться перед микрофоном.
Запустил перебивку – звук зажигающейся спички, шипение бикфордова шнура, гитарный септаккорд и зловещий голос: «Антооонов… а-а-агонь!»
Бдыщ.
– Если бы сегодня было двадцать седьмое декабря, это был бы День спасателей. Людей, которые вытаскивают залезающих в дыры, открывают двери потерявшим ключи, выковыривают застрявших башкой в заборе и отвозят к врачам засунувших в рот лампочку. В общем, злостно препятствуют естественному отбору. Встречайте в нашей студии начальника управления Стрежевской службы спасения Ивана Сергеевича Белетина!
– Здравствуйте! – молодой, усатый и бравый подполковник улыбался, шевеля чапаевскими усами.
– Приветствуем вас в студии, и наш первый вопрос, разумеется…
– Нет! – уверенно перебил меня усач.
– Чего нет?
– Нет причин для беспокойства или паники. Вы ведь это хотели спросить?
– Вообще-то я хотел узнать, много ли кошек вы сняли с дерева, но теперь действительно забеспокоился…
– И совершенно напрасно! – спасатель улыбнулся еще шире и искреннее. – Ведь никаких причин нет!
– Никаких?
– Ни единой! – улыбка достигла верхнего предела шкалы убедительности.
– И то, что город нельзя покинуть…
– Временные, незначительные трудности логистики! Да и сами подумайте, Антон… – голос его обрел вкрадчивую задушевость, – зачем его покидать? Стрежев – прекрасное место для жизни! Хороший климат, красивая природа, историческая архитектура… Вот вы, Антон, здесь недавно. Скажите, вы бы захотели покинуть наш замечательный город?
Улыбка подполковника засияла так, что мне захотелось надеть сварочные очки.
– Ну что вы, Иван Сергеич, – бестрепетно соврал я в свой микрофон, – и в голову бы не пришло!
Врать в микрофон – моя работа.
– Особо отмечу полное спокойствие населения, – продолжал разливаться медом по эфиру МЧС-ник, – которому, как я уже говорил, совершенно нечего опасаться. Жаль, конечно, что сложившиеся обстоятельства препятствуют развитию туризма. Если бы не они, то Стрежев, несомненно, стал бы туристической жемчужиной страны.
– А что вы скажете насчет… – робко заикнулся я.
– Нет-нет, – строго пресек он мои поползновения перехватить инициативу, – это просто слухи.
– Слухи? – я разрешил себе легкое сомнение в голосе.
– Слухи! Безответственные сплетни отдельных несознательных граждан.
– Значит?..
– Именно. Никакие люди нигде не пропадают. Ни единого подтвержденного случая. Заявляю со всей ответственностью – говорить о пропаже можно, только если гражданин отсутствует более трех дней. Остальное – паникерство