Пролог
– Привет! Я была права – за окном снова дождь. Огромными каплями стучит мне в стекло. А с утра было солнце – оно встало на востоке, ближе к югу; и стало ясно – скоро зима. Холод-убийца провоцирует заморозки под ключицей; грубеет кожа возле груди; по телу бегают, как тысячи муравьев, мурашки, мелкие, словно капли дождя, тихо сползающие по стеклу. Ты прости меня за глупость. Просто мне больно. Ноет бедро – никак не отпустит назад или вперед, в ту ночь мне тоже досталось – порезали меня, как листья рукколы. И на руке остался рельефный шрам, но его никто не замечает, я молчу. Как рыба.
А всего год назад… Помнишь? Да нет, ни хера ты не помнишь.
А мне всего два десятка лет…
…знаете, возможно, в моей жизни было много блядства, но меньше, чем могло бы быть…
Я нажала на сброс, возле комнаты послышались шаги – такие мелкие, семенящие, мужские – сонные. Правильные – перебирающие плоскость одинаковыми расстояниями, измеряющие все одной длиной.
– С кем ты там разговариваешь? – спросил мой герой, перекладывая из одной руки в другую горячую чашку. Подул на обожженный палец и всей массой облокотился на хлипкий стеллаж. На столе капли пролитого неумелыми ладонями чая переливались темным перламутром; янтарно-кофейные, живые. Я с укором изучала мокрое пятно.
– Другу на автоответчик сообщение оставила. – А что было с твоим бедром?
– Ты подслушиваешь? Ты мне не веришь? Ухмылка не сходила с моего лица: я же снова вру.
Нет у меня больше друга. Нет, понимаешь, нет! И мамонтов нет, и ты испаришься, и останешься засохшим пятном, в котором ничего не видно. Пустота – то самое «нет», нет на нее суда.
– Слабо, если честно! Тебе сложно верить.
– Для того чтобы понять и поверить, нужна не одна ночь и не один секс.
– Понять что?
Suck’ральное
Почти год назад я невольно стала свидетелем того, как Ира, консьержка в моем подъезде, делала глубокий проникновенный минет. Дряблый и несколько свирепый, он уверенно сидел на водительском кресле Rav 4. В переднем стекле было солнце – это фонарь, была улыбка с закрытыми глазами – это удовольствие, звучала музыка, кровь приливала к паху. И не было мыслей. Так здорово.
Мы с Алеком возвращались из Дома кино за полночь. Парковочных мест не было: это очередная проблема XXI века. И мы оставили машину глубоко во дворе, наутро ее обнаружат на асфальте цвета сентября, если дворник опоздает на работу, глухо и упоенно забывшись сорока градусами и пирожками с гнилой капустой. А мы твари распутные и обеспеченные, что соответственно.
Алек – это особь, находящаяся в моей постели вот уже третий год, и притом не единственная. Высокий, немного кучерявый, завсегдатай ночных тусовок и эротических фотосессий. Я помню то время, когда он снимал студию в здании научного института на Ленинградском проспекте и я вечерами приезжала, спускалась в занюханный подвал, здороваясь с уставшим вахтером, сворачивала налево и шла узким сырым коридором под нервное мигание пыльных ламп. Звонила в тонкий и выпуклый звонок. Ждала минуту, две, он открывал, уставший. В каморке рядом одевалась модель. Он сворачивал фоны, убирал реквизит в огромные картонные коробки, выключал свет, снимал приборы со штативов и делал мне чай, наливая из старого кулера почти холодный кипяток. Так мы и жили в стиле ню.
Мы были первым поколением, которое не стеснялось обсуждать оргазмы с четырнадцати лет и мастурбировало, не испытывая мук совести. Москва – город не для девственниц. Город бесконечного слияния тел, судеб, душ. Горячий, обжигающий, разбрызгивающий воду сотнями струек по рекам, кранам и стаканам. Город-сказка. Потому что полон несбыточных ожиданий.
– И как ей руль не мешает? – проворчала я, пустив слова из губ прямо в ушную раковину, дотронувшись до внешнего хряща, чтобы почувствовал, как сотрясается барабанная перепонка.
– Он кресло отодвинул, не видишь, что ли?
– В Штатах их оштрафовали бы долларов на пятьсот…
– Сделаешь мне так же?
– Я умею лучше.
– Я знаю…
Я остановилась как вкопанная и наблюдала за темпом появления макушки в поле зрения: ритмично и врожденно грациозно. Люблю наблюдать. Свидетель – тоже участник событий. Тогда я – завсегдатай московских оргий.
Когда мужчина, кряхтя так сильно, что несколько вен пропечатались на лбу и были со всей точностью видны сквозь тонированное стекло, кончил, я отвернулась – не люблю лица мужчин во время оргазма. Это обязывает. Он протянул Ире салфетку, она, улыбнувшись, вытерла губы. Наверное, это случайный секс. Интересно, а сколько она за это получит: пятьдесят, сто, двести долларов? И почему тогда мы, идеальные девушки, делаем это бесплатно и расплачиваемся неясностью отношений? И подразумевает ли секс отношения, а отношения – секс? Все так странно, непонятно и не понято. Но дико завораживающе.
Недавно я попала под стрит-ток[1], меня спросили, что я думаю о