ЗА ВТОРЫМ РУБЕЖОМ
1967 год.
Дом ученых. Белла Ахмадулина читает стихи.
Зал переполнен. Я стою за кулисами. Поскольку я из знакомых, из допущенных. Я ее почти не вижу. Иногда промелькивает тень, контур, взмах руки. Всего меня заполняет ее прекрасный, сильный, поющий, чуть-чуть ноющий и от этого еще более сладкий голос.
Она читает «Биографию»:
Прощай же! Он прощается с тобой,
и я прощусь. Прости нас, итальянка!
Мне нравится шарманщик молодой,
И обезьянка не чужда таланта…
Меня крутит и уносит.
Она читает еще и еще.
Меня уносит дальше и дальше.
Но вот она произносит:
– Мне тридцать лет…
Я вздрагиваю.
– Мне тридцать лет! – вскрикивает она своим поюще-ноющим голосом.
Уже не помню, строка это из стихотворения или это она просто обращается к залу, рассказывая о себе.
Я выполоскан в проруби и выставлен на ледяной ветер.
Ей тридцать лет? Тридцать? Не может быть! Она так прекрасна, так чудесна, так волшебна, так невероятна – и ей? тридцать? лет?
Мне было шестнадцать. Для меня первый рубеж недоступной взрослости – двадцать лет. Ну, двадцать два года. Уже настоящая женщина; и уже наверняка чья-то женщина. Мне в ту сторону даже смотреть не надо. Разве тайком покоситься и вздохнуть. А тридцать лет – это второй рубеж. Тетенька. Соседка. Марьпетровна. Уже неинтересно.
Меня больше не крутит и не уносит: ей ведь тридцать лет.
Все равно как если бы в тридцать лет я вдруг понял, осознал и почувствовал, что самой прекрасной в мире женщине – семьдесят, к примеру. Не сорок, не сорок пять и даже не пятьдесят, а именно что семьдесят.
С годами эти роковые расстояния растягиваются, конечно же.
А в юности они страшно короткие.
заметки по логике
ДИЛЕММА ФУТУРОЛОГА
В 1961 году, если кто помнит, Хрущев объявил, что через двадцать лет в СССР будет построен коммунизм. «От каждого по способностям, каждому по потребностям». То есть всё бесплатно, как поняли самые простодушные граждане, и дети в том числе.
Мы с ребятами представляли себе коммунизм так: приходишь в магазин, набираешь все, что нужно. Хлеба батон, колбасы полкило, сыру триста грамм, ну и все такое. А также одежду и обувь. Все люди сознательные, берут сколько надо, не набивают сумки едой и ширпотребом.
Красота.
И мы верили, что коммунизм настанет!
И я тоже верил. На девяносто девять процентов.
Потому что мало ли что. Вдруг и вообще.
Однажды у нас во дворе завелся спор, будет все-таки коммунизм или нет.
– Спорим, будет! – сказал один парень, Сашка его звали.
– На что спорим? – спросил Костик.
– На бутылку коньяка! – сказал Сашка.
Мы, конечно, еще не пробовали коньяк. Но выражение «спорим на бутылку коньяка» знали. Слышали во взрослых разговорах. Хорошее было выражение, шикарное такое. Почти