Полуголыми стрелками,
Все мелками расчерчено – райда-райда,
Все зеленым наперчено, рада? Рада.
Птички
снесли яички.
Мухи
нагрели брюхи.
Пробегают сутулые молодухи,
крещены и в воде, и в Духе.
Будем яица красить,
полы-углы пидорасить.
Будем, как те полевки —
изюмчатые поклевки, сладчайшие башни пасхи,
булочки, сыр, обновки.
Это все будет у нас перекроено,
вынуто, выделено, устроено.
Там, где надо, утроено, чтобы хор.
Там, где надо, немой и прямой пробор.
Будем жить-поживать, как Маша с медведем.
Здесь поставим кровать.
Никуда не уедем.
Это мне говорила
Маша, егда курила.
А сигарету бросит —
Пойдет и меня не спросит.
«Балкон, какое-то апрель…»
Балкон, какое-то апрель,
Тепло течет, как карамель,
А птичий причт и женский причет
В ушные скважины мурлычет.
То листья брызжут в провода
Фонтанчиками питьевыми.
То люди ходят хоть куда
Обходчиками путевыми.
А я как малая собачка,
Забывши, что жена и мать,
Пытаюсь голосом пролаять,
Пытаюсь ножку поднимать.
а) «Небо вражье, небо дружье…»
Небо вражье, небо дружье,
Твой подол в глубоких ранах
Пахнет до головокружья
Мертвым, мерзлым табаком
И черемухой в нечесаных баранах,
Чисто вылизанных теплым языком.
Через комья выбегает сорное:
Боязливое, нахрапистое, вздорное,
Мутноглазое, нетвердое, голодное.
Солнце светит тайное, холодное —
Вот тебе снова – дцать.
Можешь ходя-бряцать,
Спя-прорицать,
Сок истицать.
На спине, очищенной от тины,
Наросли прозрачные пластины.
б) «Боже, Боже, что нам делать?..»
Боже, Боже, что нам делать?
Нам уже не шесть, а девять,
Жизни жидкое рядно
Прервалось – и видно дно.
Дно донское, день-деньское,
Ключ прохладен, ключ горяч.
Моет ноги городское,
Приседая враскорячь,
По нагретому, по желтому песочку
Ходит-водит новоявленную дочку,
Привстает к ним рыба на хвосте,
Будто серый пламень на кусте.
Дочку кормят грудью,
Говорят ей: Груня!
Груня понимает,
Руки поднимает,
Из-под небного свода воскового
К нам выкатывает царственное слово.
«Сонные здания…»
Сонные зда —
ния.
Перекрикивая поезда,
Мелкая скачет птица,
Наводняется борозда,
Вдоль которой хочу пуститься.
Да, я знаю свой год издания
И видала свои страницы.
Человек, стою как теплица,
Запотели стеклица смотровые,
Растения в ней живые.
Печки, почки, рифмоузлы
В молоке, как в постели —
Еле видимы в теле,
Простотелы и то ли немы,
То ли злы.
А там, где недавно бежало, сегодня лежало
И мокрыми линзами свет, как могло, отражало,
Не спит половик-полосат.
И в люльке младенец носат.
«Было, не осталося ничего подобного…»
Было, не осталося ничего подобного:
Сдобного-сьедобного, скромного-стыдобного.
Чувства раздвигаются, голова поет,
Грязно-белый самолет делает полет.
Ничего под праздники не осталось голого:
Ты держись за поручни, я держусь за голову,
У нее не ладятся дела с воротником,
И мигает левый глаз поворот-ни-ком.
(Горит золотая