Однако следует признать, что и в этой совершенно обыденной ситуации оба воплощения девичьих грёз вели себя совершенно естественно. То есть полностью игнорировали восхищенные взгляды и призывные улыбки. Один из эталонных красавцев, лет двадцати пяти с виду, в гламурных темных очках, большую часть полета просидел, уткнувшись в ноутбук и занавесив длинными золотисто-рыжими волосами узкое породистое лицо. Лишь время от времени он нервно вскидывал голову, поворачивался к иллюминатору и замирал, демонстрируя всем желающим великолепный профиль.
Спутник рыжего вел себя куда спокойнее. Мужественный брюнет с кожей бледной, как мрамор, и неестественно алыми, будто выпачканными свежей кровью губами, он почти весь перелет от Лондона до Санкт-Петербурга продремал в кресле. Не пошелохнувшись. Будто и впрямь был мраморным изваянием, что еще больше усиливало его сходство с мраморным изваянием. Тем более, что сложен брюнет был ничуть не хуже тем, с кого ваяли античных героев.
Самолет вошел в низкое облако. Одновременно раздался мелодичный звуковой сигнал. Под потолком загорелись надписи «пристегнуть ремни».
Черноволосый открыл глаза, поглядел в иллюминатор. Ничего интересного, кроме туч, не увидел.
– Наш самолет производит посадку в аэропорту «Пулково», – послышалось из динамиков. – Просим вас пристегнуть ремни безопасности и не пользоваться мобильными телефонами… Температура за бортом…
Длинные пальцы рыжеволосого все так же бегали по клавиатуре.
Его запястья украшали браслеты из нескольких ниток драгоценных камней.
«Сколько они могут стоить? – подумала проходившая мимо стюардесса. – Миллион? Если, конечно, камни настоящие…»
– Будьте любезны, пристегните ремень и выключите ноутбук! – произнесла она по-английски.
Рыжеволосый поднял голову, чуть сдвинул очки, процедил: «Он выключен», и вновь застучал по клавишам.
Стюардесса застыла. Лицо у нее на миг стало глупым-глупым.
– Извините, – пробормотала она и пошла дальше.
В салоне погас свет. За стеклами поплыли тусклые пригороды Петербурга, нитки шоссе с ползущими машинками. Всё – в мутной дымке городского смога. Хотя до заката было еще далеко, повсюду уже мерцали россыпи огней.
– Почему так темно? – проговорил рыжеволосый, глядя на проплывающие внизу поля сквозь темные швейцарские стекла. – Четыре часа пополудни…
– Осенью и зимой тут всегда так, – отозвался брюнет флегматично. – Сумерки, холод и грязь. Привыкай.
Снять очки он своему спутнику почему-то не предложил.
Рыжеволосый снова глянул вниз, и его передернуло от отвращения.
– Так вот как выглядит Мордор! Страна вечной ночи… Кто бы подумал, что однажды я добровольно отправлюсь сюда? Одинокий воин против полчищ мрака…
Его произношение было безупречно. Любой английский аристократ признал бы в нем своего.
– Почему это одинокий? – не открывая глаз, поинтересовался брюнет. – А я?
– Ты? – Губы рыжеволосого презрительно искривились. – Ты – слуга!
Брюнет промолчал.
Рыжеволосый откинул с лица длинную прядь, нахмурился и полюбовался собственным отражением в стекле.
– Теперь я знаю, что чувствовали мои далекие предки, отправляясь на битву с Врагом. Непросто сохранять твердость духа, покидая цветущие берега и зеленые холмы родины ради мрачных пустошей, населенных отвратительными ночными чудовищами вроде огров…
Он содрогнулся и резким движением опустил пластиковую шторку.
Брюнет чуть заметно усмехнулся.
– Тебе-то наплевать! – сердито заявил его спутник. – Это ведь не твоего отца здесь убили!
– Можно подумать, Лу, ты его нежно любил, – лениво произнес брюнет.
Рыжеволосый резко, по-птичьи обернулся:
– Не забывайся, ведьмино отродье! Я любил отца! И не задумываясь, умер бы вместо него!
– Надо же, какие мы преданные, – пробормотал брюнет, отводя взгляд. – И великие. В Мордор он летит, как же! Там внизу всё не так мрачно, как тебе кажется. Людям, которые здесь живут, этот город нравится.
– Червям нравится жить в дерьме. Но я тебя понимаю. Это ведь твоя родина.
– У меня больше нет родины, и ты это прекрасно знаешь! – в голосе собеседника чувствовалась боль.
– Так уж и нет? – издевательски-насмешливо произнес Лу. Похоже, он был рад, что задел своего спутника. – А как же любимые помойки-переулки, где прошло твое детство… Прыщавые дружки-подружки? Неужели при встрече в груди сердечко не трепыхнется, а, Тэм?
Брюнет вздохнул. Его глаза, глубокие, трагически запавшие, словно обведенные темной полосой, настоящие глаза трагического героя с обложки «глянца», не смотрели на собеседника.
– Мое сердце? –