– Если ты выберешь изгнание, – твердила графиня, – мы больше никогда в жизни не увидим Фабрицио.
Фабрицио, присутствовавший при этих переговорах вместе с одним из старых друзей маркизы, в ту пору советником трибунала, учрежденного Австрией, решительно высказал намерение бежать; и в тот же вечер он выехал из дворца, спрятавшись в карете, которая повезла в театр Ла Скала его мать и тетку. Кучеру не доверяли, но когда он отправился, как обычно, посидеть в кабачке, а лошадей остался стеречь лакей, человек надежный, Фабрицио, переодетый крестьянином, выскочил из кареты и ушел из города. На следующий день он так же благополучно перешел границу и через несколько часов приехал в пьемонтское поместье своей матери, находившееся близ Новары – в Романьяно, где был убит Баярд.
Легко представить себе, как внимательно графиня и ее невестка слушали оперу, сидя в ложе театра Ла Скала. Они отправились туда лишь для того, чтобы посоветоваться с друзьями, принадлежавшими к либеральной партии, ибо полиция могла косо взглянуть на их появление во дворце дель Донго. Решено было еще раз обратиться к барону Биндеру; о подкупе не могло быть и речи, – этот сановник был человек вполне честный, и к тому же обе дамы совсем обеднели, – они заставили Фабрицио взять с собою все деньги, оставшиеся от продажи бриллиантов.
Однако очень важно было узнать последнее слово барона. Друзья напомнили графине о некоем канонике Борде, весьма любезном молодом человеке, который когда-то ухаживал за ней и поступил довольно гадко: не добившись успеха, он донес генералу Пьетранере о ее дружбе с Лимеркати и за это был изгнан из дома, как негодяй. Но теперь этот каноник каждый вечер играл в тарок с баронессой Биндер и, конечно, был близким другом ее мужа. Графиня решилась, как это ни было для нее тягостно, посетить каноника и на следующее утро, в ранний час, когда он еще не выходил из дому, приказала доложить о себе.
Когда единственный слуга каноника произнес имя графини Пьетранера, тот от волнения лишился голоса и даже позабыл исправить беспорядок своего домашнего туалета, довольно небрежного.
– Попросите пожаловать и убирайтесь вон, – сказал он слабым голосом.
Графиня вошла; Борда бросился на колени.
– Только на коленях несчастный безумец должен выслушать ваши приказания, – сказал он.
В то утро, одетая с нарочитой простотой, чтобы не привлекать к себе внимания, Джина Пьетранера была неотразима. Глубокая скорбь, вызванная изгнанием Фабрицио, насилие над собой, которое она совершила, решившись прийти к человеку, подло поступившему с ней, – все это зажгло ослепительным огнем ее глаза.
– На коленях хочу я выслушать ваши приказания! – воскликнул каноник. – Несомненно, вы желаете попросить меня о какой-нибудь услуге, иначе вы