В цирке. Юрий Олеша

дставляет под ее падение шею.

      Это цирк уродов.

      Каким чувством реагирует на такие номера зритель? Во всяком случае, не восхищением. Публика смущена; зритель как бы хочет воскликнуть: не стоит, я не так могуществен, чтобы унижаться передо мной.

      Искусство вышеуказанных циркачей – униженно. Тайное движение совести происходит в зрителе при таком зрелище. Человек-змея сохранился от тех времен, когда актер слыл личностью низменной, шутом и уродом, когда актер попрошайничал.

      Новый цирк должен отказаться от таких аттракционов.

      Казалось, что цирковое искусство остановилось, стало неподвижным; казалось, ничего нельзя прибавить, жанр завершен. Между тем – взять хотя бы работу канатоходца.

      Мы знали прежде: канатоходца вид сказочен. Канатоходец худ до чрезвычайности, он длинен, извилист. У него демоническое лицо с выдающимся подбородком и длинным носом. Глаза его мерцают.

      Мы знали: он в черно-желтом трико, он – Арлекин, нога у него похожа на змею.

      Он поднимается на площадку, разукрашенную и шаткую, как паланкин. Площадка ходит ходуном, сверкает зеленый шелк, звенят бубенцы.

      И, конечно же, – канатоходец держит зонт…

      Легендарен был зонт канатоходца!

      И, конечно же, – линия была туго натянута. Он, этот демон, бегал, скользил, он бежал, как на коньках, – и именно в этой быстроте видели мы бесстрашие и ловкость.

      Нынешний канатоходец работает на ослабленной проволоке. И не бегает. Казалось бы, чем еще можно усложнить старинное это искусство! Что можно еще придумать после того, как научились ходить по проволоке, одновременно жонглируя кипящим самоваром… И вот придумано: научились на проволоке стоять. С неподвижностью рыболова стоит на вялой проволоке современный канатоходец. Он преувеличенно медлителен, кропотлив, неповоротлив.