© В. К. Коломиец, 2013
Введение
В том рвении, с каким общество познает прошлое, как свое собственное, так и иных стран и народов, возможны крайности двоякого рода – от полного «огосударствления» сферы историописания, когда государство принимает на себя функции некоего подобия «министерства исторической истины», до столь же императивных установок на полную свободу историописательского творчества, призванного, искоренив «белые пятна» истории, объяснить все былое с позиций того или иного «историографического ревизионизма». Коллизия этих двух диаметрально противоположных подходов к историческому познанию особо ощутима во времена «исторических ренессансов», приходящихся в большинстве случаев на «точки перегиба» – переломные моменты в общественном развитии.
На своем исходе XX век подтвердил изначально закрепленную за ним историческую репутацию эпохи великих перемен и потрясений, которые обернулись отрицанием его же собственных устоев. Последние десятилетия минувшего столетия вошли в историю как время упадка идеологий, утопий и антиутопий, краха систем геополитического равновесия, еще совсем недавно казавшихся незыблемыми, радикальных преобразований в общественном устройстве, смены традиционных моделей политического развития. Общество, всей силой этих обстоятельств одержимое идеями обновления, неминуемо устремленное в будущее, неизбежно оказывается, как то имеет место в эпохи великих общественных разломов, перед необходимостью ретроспекции – осмысления собственного прошлого, соотнесения с ним своего настоящего и проектов прозреваемого будущего.
Эта историческая рефлексия, где углубленная, а где поверхностная, выливается в самые разнообразные формы, каждый раз становясь одним из способов обретения теми или иными человеческими общностями – от низовых до самых высокоорганизованных – их национального, социального и политического самосознания. Диапазон ее широк и простирается от маниакального поиска «исторических корней», должных узаконить право, часто весьма проблематичное, на существование и на власть новоявленных политических сил, до нарочито выказываемой агрессивной нетерпимости к прошлому собственной же страны, сурово порицаемому за его «пережитки» в настоящем. Идея и область такого «прикладного», по сути своей «политтехнологического» применения исторического знания, весьма «теоретичного» по сравнению с другими разделами обществоведения, во все большей мере занимают умы современных исследователей, принадлежащих к различным национальным школам и историографическим направлениям[1].
К этому взгляду на историческое знание как нельзя более располагают времена небывалых по глубине общественных разломов, пик которых с редким хронологическим соответствием совпал с завершением XX столетия. Что история – это не только самоценное и самодостаточное занятие для одних лишь профессионалов-эрудитов, что ее функциональное назначение намного шире и имеет свои «прикладные», а то и просто прагматически-приземленные стороны, прямо или косвенно признавалось всегда. Теоретическое осмысление этой «прикладной» и «политтехнологической» сущности знания о прошлом со стороны как собственно исторической науки, так и дисциплин сопредельных, будь то политология, социология или культурология, постепенно утверждает себя на равных с историографическими проблемами более традиционного плана.
Состояния выраженной переходности, при наступлении которых как никогда множится спектр альтернатив общественного развития, особенно обостряют общественный интерес к прошлому, предрасполагая к «погружению» в историю, каким бы способом историописания либо вообще репрезентации этого прошлого ни заявлял о себе каждый новый «век истории». Потому как «история – по исполненному глубокого смысла высказыванию Розарио Ромео, одного из ее выдающихся знатоков в Италии второй половины XX в., – это нескончаемое «опытное поле», предназначенное для наблюдения над действием великих альтернатив, возникавших перед человеческой цивилизацией на ее пути. Это театр, в котором постоянно, причем каждый раз заново, разыгрывается человеческая комедия. Это та сфера, в которой лучше, чем в какой-либо иной, раскрываются магистральные тенденции и направления развития человечества»[2].
В пространственном отношении исследование ограничено пределами Италии – страны западного мира, которой на протяжении XX столетия и по его завершении довелось пережить едва ли не самые острые моменты альтернативности – решающего исторического выбора, – сопровождавшиеся резкими изменениями в соотношении социальных и политических сил, возникновением новых форм реализации власти и даже новой государственности. Относительно позднее обретение национального единства, достигнутого на основе системы шатких, неустойчивых компромиссов, и, как следствие, откликнувшееся и в веке двадцатом, как и в следующем за ним, непримиримо конфликтное противостояние власти и оппозиции, наличие и постоянное воспроизводство мощного потенциала антиэтатистских сил – все эти факторы предопределяли хроническое состояние общественной нестабильности, которая оборачивалась частыми, по историческим меркам, почти «калейдоскопическими»