От мёртвой бабушки и слепого деда.
Её волю к жизни невозможно преувеличить.
И если смогла она, то и я смогу.
Герострат
Тебе люди выстроят новый храм, Артемида!
В этот раз он будет высокотехнологичен,
И там нечему будет гореть.
А этот – гори! Одна жалкая гнида.
Один жалкий смертный. Он не столь не логичен.
Он всё хотел в жизни успеть.
Поджёг – и бежать, собрав тунику в горсть,
Любуется издали. Увы, не забыть его…
Не выкинуть из миллионов голов
И википедии. Пришедший как гость,
Натоптал, бессмертия алча и, после всего,
Вместо грёбаной тысячи слов,
Нафиг сжёг! Спалил целиком от и до!
Новый выстроят. "Этот" будет гордиться,
Помирая от пыток: "Я! Я это сделал!
Выжег начисто прогнивающий дом
Для того, что бы было чему возродиться"
И останется, падла, в истории, правда, не в белом.
«Хочется, чтобы тебя любила…»
Хочется, чтобы тебя любила
Красивая воспитательница,
Даже если ты – девочка!
Битва за любовь начинается с самого детства,
И эти мальчишки в цветных колготках
Тебе – не конкуренция!
Ведь у тебя такие длинные косы,
Которые она любит расплетать
И плести заново.
Ты уже в курсе – любовь не заменишь жалостью…
Мама! Мамочка, я буду самой послушной,
Не обстригай! Пожалуйста!
«Стыдно за не к месту прорастающую нежность…»
Стыдно за не к месту прорастающую нежность,
Как гостю стыдно за дырявые носки.
Он, как психиатр, предельно вежлив.
Политкорректен, как короткие гудки.
Хватаю за шиворот.
Да пошёл ты!
Потом за запястья. Там же темно, снег…
Закусывая губу, гляжу волком.
Только б
Не начать извиняться… Нет.
А как хочется!
За голодающих детей в Африке.
За то, что воскресла зима.
За что угодно!
Чай холодный, невкусные вафельки…
Лампочкой Ильича буду я, пока тьма
Таращится в форточку. Самим, хочешь,
Буду картавым Буддой пролетариата?
Только не ставь точку. И многоточий.
Вообще никаких знаков препинания не надо…
Жизнескрижаль уже засижена мухами:
Каждая норовит увенчать смысл точкой.
Будто смыслее так. И краткость как будто бы
Богу сестра.
А я, так, между прочим,
Со своей перезревающей нежностью…
Она вымывается, как из стариков кальций!
А гость поставил точку с небрежностью,
И теперь, дурак, пытается затереть пальцем!
«Под стеклом указующий перст намагниченной стрелки…»
Под стеклом указующий перст намагниченной стрелки
Тычет севером в твой остывающий пепельный след.
Она тыкалась в каждого, кто мне казался пределом.
Она тыкалась в каждый вопрос, не втыкаясь в ответ.
И вращалась, как бесы, внезапно обретшие волю,
Как собака, внезапно обретшая собственный хвост.
Как Христос по воде, я шагаю по минному полю.
Мины рвутся в ногах. Им меня не достать. Не вопрос.
Неответ шевелится в груди эмбрионом Чужого,
Я спросила бы снова, но где там! Не видно не зги,
И не слышно вопросов, и каждое, КАЖДОЕ слово,
Что застряло в извилинах памяти, плавит мозги.
Этот ящик Пандора забыла закрыть не случайно,
Руки жжёт раскалённый оплавленный окисью ключ
Бесполезно командовать «Майна, чёрт возьми, майна!»
Бесполезно ответы искать. Ничего не вернуть.
Лекарство
Нам соврали. Не время излечит.
И, скорее, похоже на кому,
Оно так тяжелеет под вечер
И стучит каблуком метронома.
И приходится быть подвижным,
Согреваясь какой-то хренью
Изнутри.