Прощай, любить не обязуйся. Белла Ахмадулина

сляя свою родословную, я не имела в виду сосредоточить внимание читателя на долгих обстоятельствах именно моего возникновения в мире: это было бы слишком самоуверенной и несовременной попыткой. Я хотела, чтобы героем этой истории стал Человек, любой, еще не рожденный, но как – если бы это было возможно – страстно, нетерпеливо желающий жизни, истомленный ее счастливым предчувствием и острым морозом тревоги, что оно может не сбыться. От сколького он зависит в своей беззащитности, этот еще не существующий ребёнок: от малой случайности и от великих военных трагедий, наносящих человечеству глубокую рану ущерба. Но все же он выиграет в этой борьбе, и сильная, горячая, вечно прекрасная Жизнь придет к нему и одарит его своим справедливым, несравненным благом.

      Проверив это удачей моего рождения, ничем не отличающегося от всех других рождений, я обратилась благодарной памятью к реальным людям и событиям, от которых оно так или иначе зависело.

      Девичья фамилия моей бабушки по материнской линии – Стопани – была привнесена в Россию итальянским шарманщиком, который положил начало роду, ставшему впоследствии совершенно русским, но все же прочно, во многих поколениях украшенному яркой чернотой волос и глубокой, выпуклой теменью глаз. Родной брат бабушки, чье доброе влияние навсегда определило ее судьбу, Александр Митрофанович Стопани, стал известным революционером… Разумеется, эти стихи, упоминающие его имя, скажут о нём меньше, чем живые и точные воспоминания близких ему людей, из коих многие ныне здравствуют.

      Дед моего отца, тяжко терпевший свое казанское сиротство в лихой и многотрудной бедности, именем своим объясняет простой секрет моей татарской фамилии.

      Люди эти, познавшие испытания счастья и несчастья, допустившие к милому миру мои дыхание и зрение, представляются мне прекрасными – не больше и не меньше прекрасными, чем все люди, живущие и грядущие жить на белом свете, вершащие в нём непреклонное добро Труда, Свободы, Любви и Таланта.

1

      …И я спала все прошлые века́

      светло и тихо в глубине природы.

      В сырой земле, черней черновика,

      души моей лишь намечались всходы.

      Прекрасна мысль – их поливать водой!

      Мой стебелёк, желающий прибавки,

      вытягивать магнитною звездой —

      поторопитесь, прадеды, прабабки!

      Читатель милый, поиграй со мной!

      Мы два столетья вспомним в этих играх.

      Представь себе: стоит к тебе спиной

      мой дальний предок, непреклонный Игрек.

      Лицо его пустынно, как пустырь,

      не улыбнется, слова не проронит.

      Всех сыновей он по миру пустил,

      и дочери он монастырь пророчит.

      Я говорю ему:

      – Старик дурной!

      Твой лютый гнев чья доброта поправит?

      Я б разминуться предпочла с тобой,

      но все ж ты мне в какой-то мере прадед.

      В унылой келье дочь губить не смей!

      Ведь, если ты не сжалишься над нею,

      как много жизней сгинет вместе с ней,

      и я тогда родиться не сумею!

      Он удивлен и говорит:

      – Чур, чур!

      Ты кто?

      Рассейся, слабая туманность! —

      Я говорю:

      – Я – нечто.

      Я – чуть-чуть,

      грядущей жизни маленькая малость.

      И нет меня. Но как хочу я быть!

      Дождусь ли дня, когда мой первый возглас

      опустошит гортань, чтоб пригубить,

      о Жизнь, твой острый, бьющий в ноздри воздух?

Возражение Игрека:

      – Не дождешься, шиш! И в том

      я клянусь кривым котом,

      приоткрывшим глаз зловещий,

      худобой вороны вещей,

      крылья вскинувшей крестом,

      жабой, в тине разомлевшей,

      смертью, тело одолевшей,

      белизной ее белейшей

      на кладбище роковом.

(Примечание автора:

      Между прочим, я дождусь,

      в чём торжественно клянусь

      жизнью вечной, влагой вешней,

      каждой веточкой расцветшей,

      зверем, деревом, жуком

      и высоким животом

      той прекрасной, первой встречной,

      женщины добросердечной,

      полной тайны бесконечной,

      и красавицы притом.)

      – Помолчи. Я – вечный Игрек.

      Безрассудна речь твоя,

      Пусть я изверг, пусть я ирод,

      я-то – есть, а нет – тебя.

      И не будет! Как не будет

      с дочерью моей греха.

      Как усопших не