Я медленно вернулась, вновь преклонила колени перед Девой Марией и принялась перебирать варианты, как делала это уже много раз, отбрасывая большинство из них как несостоятельные.
Томас, не обладая навыками трубадура, умеющего пробудить в женщине страсть к любовнику, почти не ухаживал за мной. Искусство куртуазной любви не коснулось его. Он ухаживал, как солдат, прямолинейно и без прикрас. «Назовите мне имя рыцаря, который с радостью не преклонил бы перед вами колени». Это была самая красочная и театральная фраза из всех, сорвавшихся с губ Томаса. Он был лишен полета цветистых фантазий или романтических жестов, но это не имело значения. Мне они были не нужны.
Я знала, что моя мать будет против этого союза. Может быть, истинной причиной моего поступка было как раз желание разрушить ее мечты путем такого вот незрелого вызова? Думаю, что это было не так, хотя версия эта казалась по-своему привлекательной. Не отрицаю, что испытывала возбужденный трепет, когда думала, что выступаю против матери, расстраивая ее планы относительно моего будущего, которые она так тщательно вынашивала.
Любила ли я Томаса Холланда? Подтолкнула ли меня к этому опрометчивому шагу любовь, когда мой разум затмила юношеская одержимость? Достаточно ли я знала о любви, чтобы отдать себя в его руки, когда все вокруг буквально кричало против нас и против него, соблазнившего юную девицу королевской крови? Но меня не соблазняли. Меня не принуждали к этому против моей воли. Я не была упирающейся невестой. Во всем этом я могла винить только себя, и никого другого. Женщины при королевском дворе быстро становятся взрослыми. Я хорошо понимала, что делаю.
Я внимательно смотрела на Пресвятую Деву в ее звездном венце; вырезанное в камне лицо отвечало мне загадочной улыбкой, полной сострадания, как будто я могла найти в ней свой ответ. И я действительно нашла его, хотя на самом деле он давно теплился в моем сердце.
Я любила его. Томас Холланд попросил мое сердце, и я с радостью отдала его ему. Когда же он покинул меня, моему сердцу стало больно и оно беспомощно затрепетало в груди, словно ночная бабочка, рвущаяся к свету и бьющаяся в закрытые ставни.
Это, безусловно, была любовь к человеку, выхватившему меня из ограниченного мирка королевских отпрысков, обращавшемуся ко мне как к женщине, которая может и сама взять на хранение отданное ей сердце рыцаря, даже если он