Получка. Клавдия Лукашевич

голову разломило, тело горит, самое так и трясет… Руки и ноги ноют!.. – ответил слабый голос.

      В углу на сундуке лежала женщина, около нее стояла маленькая девочка, трепанная, в рваном платьишке. Сейчас было видно, что мать ее больна: некому было даже белокурую головенку пригладить. Комната, где они находились, была в подвальном этаже. Темная, сырая, холодная, с затхлым воздухом, она напоминала хлев. Во всех углах ее шевелились люди; в одном углу кто-то храпел, в другом сидели две старухи и тихо переговаривались, в третьем шла перебранка: кто-то кого-то бранил. Один голос был грубый, хриплый, другой – визгливый. Это спорили хозяйка и жиличка.

      – Из чего я буду печь-то топить, коли вы никто денег не платите. Ну и мерзните! Поделом вам! Вон Марфа обещала сегодня за уголь отдать, а сама заболела… Вот и пиши пропало! Пропьет ее муженек получку-то! Опять денег не отдадут. Разве мне легко с такой нищетой?

      Больная зашевелилась, застонала и прерывающимся голосом проговорила:

      – Да, уж плохо… Разве я рада, хозяйка… Бог, видно, наказал!

      – Маменька!.. А, мама, тебе шибко неможется? – опять спросила девочка и погладила по лицу мать.

      – Отстань! Чего привязалась! Неможется, конечно… Чего тут спрашивать? – сердито ответила больная.

      Девочка притихла и всплакнула.

      – Жиличка-то еще пуще болеет оттого, что о муже беспокоится, – сказала вполголоса одна старуха другой.

      – Что и говорить! Была бы здорова, встретила бы его и привела бы… И получка была бы цела, и хозяйке бы денежки отдали, и неделю сыты были бы! – прошептала другая старушка.

      Девочка тревожно посмотрела на старух и на мать. Она слышала, что те говорили.

      – Анютка, ты чего глазенки-то на нас уставила? Поди сюда, милушка, – сказала одна из старух, улыбнулась и поманила девочку к себе.

      – Я так… ничего, – ответила та, но не пошла.

      Мать ее опять заворочалась, застонала… Девочка привстала на цыпочки и заглянула в лицо матери, с ее губ готов был сорваться обычный вопрос, но она удержалась. Мать затихла и, видимо, задремала.

      Хозяйка опять заспорила с кем-то, требуя денег.

      – Тетенька, маменька заснула, кажется, – робко проговорила девочка, подбегая к полной женщине с красным носом, стоявшей у печки, дернув ее за рукав, взглядом умоляя не шуметь.

      – Прочь пошла! Что мне твоя маменька! – крикнула хозяйка. – Что вы мне, деньги что ли платите?! Твой батюшка опять пропьет получку-то. А я сиди на бобах! Разве мне легко такую голь содержать?

      Девочка, как котенок, шмыгнула в свой угол. Там она присела на пол и завозилась, выбирая из корзины какое-то тряпье, спешно закутывая ноги, обматывая голову…

      – Бабушка, дайте мне ваши башмаки надеть, – шепотом попросила Анюта, подходя к той старухе, которая ее раньше манила.

      – У меня только один, а другой совсем пропал, оба нельзя надеть, Анюточка… Бери один. Да ты куда собираешься-то? – ласково спросила старушка.