А как быть с индивидуальном творчеством? Пожалуйста, творите, сочиняйте слова. Но помните, что язык примет в свою систему только то, что не противоречит ей, и только то, что обогатит её. Бесталанных поделок или выкрутасов язык не принимает.
Язык обществен не только по своему назначению и использованию, социальная природа проявляется и в его изменении. Периоды более быстрого и замедленного роста, более активных и менее интенсивных контактов с другими языками обусловливают характер, темпы и направления заимствований – словарных, а при длительных контактах и грамматических.
На первых этапах социологическое языкознание находилось под воздействием «социальной психологии» и потому не могло стать подлинно научным. Мешала и практика лёгкой «сдачи» языка тем дисциплинам, которые могут иметь в нём свой предмет, но не в качестве основного, а побочного. В этом плане мнение Антуана Мейе, что языкознание – часть социологии, конечно, ошибочно.
Не менее прямолинейным было и объяснение изменений в словах и фразеологии, данное Полем Лафаргом, видевшим в них (изменениях) «отражения» изменений «общественных форм и общественной идеологии, классовой борьбы и классовой психологии» (П. Лафарг «Экономический детерминизм К. Маркса», 1884; «Языки революция», 1889). И всё же, социальный аспект видения и объяснения языка проступает повсюду – и при рассмотрении культурно-исторических причин передвижения слов (лингвистическая география, или неолингвистика), и в осознании «социальной дифференциации языка», когда выявляется «социальная природа литературного языка (koine, tongue, commune) и в поле зрения и изучения попадает язык города, «специальные языки», арго и жаргоны. Большой вклад в изучение французского языка с этих позиций внёс Марсель Коэн, автор книги «Pour la socioloqie du lanqaqe» (1956).
Примерно в эти же годы (20—40-е) активизируется социологическое изучение языка и в СССР (Е.Д. Поливанов, P.O. Шор, Н.М. Каринский, Л.П. Якубинский и др.) Книга В.М. Жирмунского «Национальный язык и социальные диалекты» (1936) – лучшая среди публикаций этого периода. Но и она не свободна от крайностей и принятых в те годы формулировок вроде «язык пролетариата», «язык крестьянства», «язык господствующего класса». Эти вульгарно-социологические обозначения провоцировались так называемым «новым учением» академика Н.Я. Марра, официально поддерживаемым и господствовавшим в стране до 1950 г., до дискуссии по вопросам языкознания в газете «Правда» – дискуссии, завершившейся выступлением И.В. Сталина и изданием его брошюры «Марксизм и вопросы языкознания» (1950).
Политический авторитет Сталина, выигравшего всемирно-историческую битву с фашизмом, был так велик, что автоматически переносился на философию, социологию, на все общественные науки, в особенности же на языкознание, по которому он выступил не как рядовой участник дискуссии, а как законодатель, изрекающий истину в последней инстанции. И хотя его «гениальная» брошюра о марксизме и языке ничего принципиально