Уже спустились с гор осторожные маралухи с подросшими оленятами, но на утренней заре они вновь уходили наверх, стараясь как можно ловчее укрыться от рыси, медведя и волка, и иногда захаживающего сюда с Алтая красавца снежного барса – ирбиса, – своих опасных соседей и врагов. Вместе с ними, держась особняком, совершали путешествие сверху вниз и обратно пугливые косули, изящные и быстроногие, получившие в наследство от предков по-девичьи смирный характер.
Застигнутые в горах обильным снегопадом или пургой маралы и косули ложились под защиту скал, густых кустов или в пихтарнике и долгими часами дремали, поджав ноги и полузакрыв крупные блестящие глаза. Только длинные чуткие уши их ни на минуту не переставали поворачиваться туда-сюда, прослушивая воздух и землю. Влажный черный нос ловил запахи леса и подрагивал, учуяв непонятное. Переждав ненастье, животные выбирались из своих укрытий и отправлялись по глубокому снегу в давно известном им направлении, высоко и грациозно поднимая ноги, или прыгали, обрушивая и приминая сугробы всей тяжестью тела.
Они знали, что человек не оставит их в беде. То в одном, то в другом ложке или на поляне поднимались стожки сена, лежали в кормушках березовые и ивовые веники, белела под навесами соль. И звери принимали людскую заботу как должное, как выплату процентов по тому долгосрочному кредиту, который те позаимствовали у природы, почти истребив в Саянах когда-то огромные стада маралов, косуль, гордых козерогов и диких северных оленей – сокжоев…
А день между тем тихо разгорался. Солнце хотя и поднялось над горизонтом, но спряталось за длинное белое облако, окрасив его в веселый розовый цвет…
Девушка еще затемно вышла из дома и уже несколько часов шла по тайге на лыжах, устала безмерно, но первый привал сделала, лишь пройдя самый сложный участок пути – огромные нагромождения камней на опушке пихтового леса. В двух километрах отсюда располагалась небольшая поляна, где на днях она с помощью своих учеников установила небольшой стожок для косуль и развесила на специальные вешала заготовленные с лета березовые веники. Вчера весь день шел обильный снег, и косули, а возможно, и ланки с оленятами должны прийти к кормушкам… Она посмотрела на часы, позволив себе еще пять минут отдыха. На душе ее было тихо и спокойно, как тих и спокоен был окружавший ее лес, застывшие в седоватой дымке горы за ее спиной и девственно чистые снега, тронутые редким звериным или птичьим следом…
Внезапно справа от нее хрустнула ветка, и на поляну красивым прыжком выскочил матерый марал. Девушка подавила в себе вздох восхищения: таких великолепных рогов, такой гордой осанки и благородной головы с ярко блестящими глазами она еще ни разу не видела. Олень находился в великолепной бойцовской форме, которую не остудили ни первые холода, ни ледяные метели.
Красавец фыркнул и, раззадоривая себя, ударил копытом, взбив невысокие снежные фонтанчики. Прислушался. И вдруг, закинув рога на спину и вытянув шею, смешно оттопырил губы, и дерзкое и вместе с тем тоскливое «бээ-уэ-эа-а!..» разнеслось далеко-далеко по горам – первобытный и дикий клич, будоражащий кровь, заставляющий учащенно биться сердце, древний как мир любовный призыв и одновременно вызов сопернику.
Марал снова прислушался, фыркнул и тут заметил наконец странную, неподвижную тень. Но не испугался, только скосил глаза и, грациозно переступая ногами, немного приблизился к ней. Может, он принял застывшую фигуру за противника, который никак не соберется с силами, чтобы ответить на честный вызов? Если это так, то держись, слабак!.. Олень стал обходить загадочное существо по кругу, а чтобы у того не осталось никаких сомнений насчет его истинных намерений, изредка опускал голову и поддавал снег рогами, так что тот летел во все стороны, а вместе с ним обломки веток и не успевшие опасть листья кашкары и карликовой березки. В довершение всего он то и дело принимался рыть снег копытом, а сам все шел и шел по кругу, пока налетевший ветер не кинул на него страшный запах человека и железа.
Секунда – нет, четверть секунды! – гигантский прыжок через кусты, скошенные в сторону смертельно испуганные глаза, треск ломающихся под тяжелым телом веток, грохот осыпающихся камней – и все стихло, исчезло, как видение…
Девушка печально усмехнулась. Вот как боится марал одного только запаха человеческого. Даже здесь, в заповеднике… Сколько все-таки зла принесли люди несчетным поколениям этих красивейших животных, если боязнь стала уже выверенным, запечатленным инстинктом!..
Она встала на лыжи, закинула карабин за спину и опять пошла-побежала по лесу, отмеряя последние сотни метров до кормушек. А вслед ей, отражаясь от скал и мрачной стены пихтарника, неслось торжественно-величавое «бээ-уэ-а-а-а… бэу-уээ-уа-а-а!..» измученного страстью марала. Он продолжал звать ланку. Он звал