И последнее испытание для него началось довольно внезапно, когда наполненная мрачными красками темноты ночь уже начинала неторопливо обволакивать уставший от молчаливого волнения город, уютно укрывающийся под непроглядной пеленой гордого забвения. В этой расслабляющей тишине столица хотела сделать глубокий вдох, но вокруг её вздутой от натуги шеи были обтянуты стальные оковы прошедших времён. Однако нет ничего вечного, и эти удушающие струны должны были лопнуть. И лопнуть им суждено было в эту самую ночь, про которую будут знать все, но будут бояться говорить, пока знание о ней не растворится где-то на задворках памяти потомков, которые, забыв накопленную за годы мудрость, наступят на те же грабли, что и их предки. Именно в этот далёкий вечер, сидя в своём кабинете, человек, чей стан возвышался над всем миром монументальной сущностью, отложил в сторону полученную записку и поднял взгляд, увидев стоявшую в дверях крепкую фигуру своего кучера.
– Я говорю, экипаж подан, ваше сиятельство, – неуверенно повторил этот молодой человек невысокого роста и крепкого телосложения, поймав на себе строгий взгляд барина.
Однако, так и не дождавшись ответа, он был вынужден запереть за собой дверь и пройти вглубь кабинета, уловив скрытую тревогу в интонации сидящего за столом человека, который, не придав его словам никакого значения, взглянул на лежащие напротив часы и отрешённо произнёс:
– Сегодня призраки прошлого дают о себе знать… Да, Макар?
После этих слов он резко замолчал, дожидаясь ответа, но, услышав лишь растерянное молчание, продолжил:
– Видишь это письмо? – потряс он бумагу в руке. – Это письмо прислал мне Виктор Потапов. Тот самый.
Макар растерянно приоткрыл рот, будто хотел что-то сказать, но так ничего и не произнёс.
– Это тот самый Потапов, – повторил барин. – Неужто не помнишь?
Кучер покачал головой.
– Много лет назад я спас троих мальчишек, когда вынул их из могил, где они были закопаны заживо, – попытался освежить ему память барин. – Один из них стоит сейчас прямо передо мной, второй куда-то пропал, а третий прислал мне эту записку. Ну как, вспомнил?
– Да-да, я помню, как вы спасли нас, – закивал тот. – Эти сектанты пытались принести нас в жертву, и если бы не вы…
– Вольно! – перебил его барин, взяв лежавшие на столе часы. – У нас есть проблема и нет времени на разговоры. Виктор написал, что готовится покушение, и меня попытаются убить этой ночью. Он хочет встретиться подальше от посторонних ушей, в парке, чтобы передать какие-то важные сведения.
– Думаете, это ловушка? – уткнулся взглядом в пол кучер.
Человек, сидящий за большим столом, убрал часы в ящик, после чего вновь взял полученную записку в руки и принялся неспешно её рвать, что помогло ему сосредоточиться в попытке предугадать исход этого вечера.
– Ловушка сие предупреждение или нет, но просто оставить это мы не можем, – сквозь пелену раздумий произнёс он, после чего поднял свой уверенный и несокрушимый взгляд, которым обычно и смотрел поверх опустившегося перед ним на колени мира.
Застывший в тревожном ожидании вечер подходил к концу, когда человек, ещё недавно задумчиво вглядывавшийся в нежданное письмо, распахнул тяжёлую дверь и погрузился в разгуливающий по заснеженной улице поток ледяного ветра, гонявший тяжёлый снег между сжавшимися от холода городскими стенами. Мороз уже успел сдавить стальными оковами каменные лёгкие столицы, которые, потеряв последние силы в борьбе с ним, задержали своё невидимое глазу дыхание, отчего напряжение, некогда царившее здесь, скрылось за хрупкой белой пеленой, но от этого наступившая тишина ощущалась куда более зловещей и ненадёжной, чем в моменты уже ставшей привычной всеобщей злости. В такой немой пустоте невозможно было найти подсказки, указывающие на скрывающиеся в ней тайны. Она не давала возможности уцепиться за спасательные выступы на краю бездны.
Оглядев тревожно переминающихся с ноги на ногу четырёх охранников, дожидавшихся его возле покрывшейся слоем льда кареты, монументальный человек медленно перевёл взор в сторону видневшегося вдали парка и вновь затерялся в раздумьях под недовольные взгляды своих защитников, которые с дрожью в посиневших ногах ждали приказа, что мог бы избавить их от необходимости и дальше бесцельно дрейфовать на морозе. Но существо, стоявшее перед ними на лестнице у входа в массивное здание, казалось, просто не замечало разбушевавшегося в предсмертной агонии холода. Казалось, что оно было просто неприкосновенно для его жгущих объятий, которым оставалось лишь покорно вожделеть тепло его кожи.
Этот недостижимый для природной стихии человек вынул из кармана своего плаща белые