Но Петровича расстраивала даже не погода, расстраиваться начал, когда услышал гул мотора мотоцикла. Судя по звуку, машина временами буксовала, месила колесами раскисшую почву лесной, таежной тропы. И машина сумела выбраться, остановилась возле избы, не иначе, в которой успел обосноваться Петрович, значит, прощай спокойное одиночество, придется с кем-то уживаться. И что это за пришельцы неизвестно, оставалось надеяться, что повезет, разочаровываться не придется. А он так рассчитывал избавиться в течении недели от суеты, от людей, побыть наедине, дружить с долгожданной природой, вечером постоять на вальдшнепиной тяге, собирался отыскать тетеревиный ток, соорудить шалашик и романтично проводить утро. Добыча не важна, главное – отвести душу, получить новые впечатления.
Стоять на тяге до полной темноты он не стал.
Подойдя к избе, он ради любопытства осмотрел мотоцикл – мощная громоздкая машина, залепленная грязью. Продавленная колесами колея уводила в таёжный лес. Отважная публика, решившаяся забраться сюда на технике, застрянет – помощи не жди.
Изба хотя и одряхлела, немного оседала в землю из-за гниения нижних брёвен, косилась на бок, но простоит еще десяток лет. Как Петровичу сказали в поселке Мирном, сруб привезли сюда и собрали во времена социализма, бригада в ней селилась, ловила рыбу в зимний период, улов вывозили по зимнику, да и сейчас забиравшиеся сюда порой ею пользовались
Зайти в избушку Петрович не спешил, присел на лавку возле стола, на котором рыбачившие прежде рыбаки разделывали рыбу. Он не исключал, что встреча с незнакомыми людьми получится малоприветливой, и становилось грустно, тоскливо, даже несколько раз тяжело вздохнул. Раз приехали на мотоцикле, то это охотники местные, а он – пришлый, причём москвич, москвичей на периферии недолюбливают, считая, что те получают больше денег, живут комфортнее остального люда. Забрать вещи, уйти и ночевать на воле? Спальник, палатку он захватил, отправляясь в незнакомое место, не зная, как удастся устроиться. Но уже поздно, плохо устраиваться в темноте, и устраиваться надо не возле избы, искать место подальше. И нехорошо, даже неприлично зайти в избу, забрать свой рюкзак с вещами и сразу уйти, подумают – явился какой-то ненормальный. И избу он протопил, много времени потратил, срубая сухие ветки с окрестных сосен, в избе тепло.
Он постарался внушить себе: напрасно сгущает краски, заранее считая, что его встретят неприветливо.
Как человек интеллигентный, культурный, он в дверь постучал, хотя не мог увидеть раздетых женщин, лишь затем открыл и зашел в помещение, чуть пригнувшись, чтоб не задеть головой верх дверного проема.
Внутри изба – одна большая комната, до низкого потолка достанешь рукой, слева от двери железная печка буржуйка, вдоль стен несколько нар, забирающимся в тайгу роскошная обстановка не нужна. За самодельным столом внушительных размеров из досок один человек сидел на самодельной же лавке, другой на широких нарах с противоположной стороны, у него за спиной на стене бокфлинт. На столе красовались две бутылки, уже отпечатанные, одна пустая, всевозможная еда, включая яблоки, апельсины, бананы, и ясно – эти двое решили сразу отметить приезд сюда, на вальдшнепиную тягу не отправились, тяжелая дорога через тайгу измотала, и выпить они любители. Помещение освещалось импортной лампой на батарейках. Судя по обилию всевозможной еды и этой лампы, пришельцы были людьми обеспеченными. В помещении не холодно, пришельцы сидели в рубашках. Один мужчина плечистый, с массивным телом, с мощной шеей, округлым лицом и тяжёлым подбородком, глядел на вошедшего человека остановившимся взглядом, не мигая, неприятный взгляд, ему под пятьдесят, полнел, точный возраст определить сложно. Почему-то Петрович вспомнил о существовании бандитов и подумалось: этот может быть бандитом со спортивным прошлым, прежде занимался боксом. Но Петрович тут же своё предположение постарался высмеять: ни в одном детективном фильме ни один бандит охотой не увлекался, у бандитов стремления бандитские. Второй охотник молодой, лет тридцати, вид его тоже показался близким к бандитскому: коренастый, крепкий, волосы ровной линией ложились на плоский лоб, контрастные черты лица, и у него взгляд нехороший, жёсткий, кривил сомкнутые губы, глядя на вошедшего как на врага, казалось, готов сказать: «Пошёл вон!» Петрович человек не слабохарактерный, а захотелось немедленно покинуть помещение. Не забывая о культуре, он всё же он сказал:
– Здравствуйте.
– Ты кто? Откуда на наши головы свалился?
Голос сидевшего на самодельной лавке откровенно враждебный, произносил слова, как резал, на приветствие не посчитал нужным ответить. Мужчина с массивным подбородком только глядел, молчал.
У Петровича