По мере приближения к воротам Иосифа Виссарионовича охватывал ужас. Он точно знал, что входить в ворота ни в коем случае нельзя. За ними его ждет безвозвратная и неотвратимая Смерть. Но злая непреодолимая сила тащила его вместе со всеми прямо к воротам. Ворота уже близко. Ужас стал нестерпимым. Каким-то краешком сознания Иосиф Виссарионович все же понимал, что это всего лишь сон. Ухватившись всей силой воли за этот краешек, он диким усилием вырвал себе из вязкости кошмара.
Контур окна заметно осветился. Видимо, за окном светало. Он снова полежал, успокаивая дыхание и пульс, затем встал, подошел к окну и выглянул во двор. В предрассветных сумерках хорошо были видны дорожки сада, присыпанные за ночь опавшей листвой.
«Однако уже 30 сентября, – подумал Иосиф Виссарионович. – Что за чертовщина с этими кошмарами? Сроду со мной такого не бывало!» Он снова попытался понять, что же было причиной уже второго за одну ночь кошмара. Перебрав все события последних дней, он так и не вспомнил ни одного неприятного события. Была, конечно, какая-то бытовая мелочь, но все это так – ерунда. Самое главное, удался его гениальный план, ради которого он даже пошел на союз с этим выродком – Гитлером[3]. Советские войска триумфально освободили исконно российские земли. Так и не поняв, что же послужило спусковым крючком кошмарных снов, он отправился досыпать.
Третий сон Иосифа Виссарионовича
Маленький мальчик стоял на коленях в темном углу сельской церкви перед образом Богородицы в потускневшем серебряном окладе. Разбитый нечаянно соседкин глиняный горшок вылился в порку, полученную от строгой матери, и долгую выстойку в церкви. Мать велела ему замаливать страшный грех – непослушание. И чего было этой клятой вороне усаживаться на изгородь рядом с соседкиным горшком? Метился из лука в ворону, а попал в горшок. Вот теперь стой в церкви и замаливай грехи, да еще с поротой задницей[4].
На потемневшем от времени лике почти ничего нельзя было различить, и только глаза Богородицы сурово глядели на него. Грехи его были велики: ослушался мать, пытался убить живую тварь, разбил чужой горшок. Глаза с образа смотрели прямо в грешную душу. Ему представились жуткие муки грешников в аду: грешники в котле с кипящей смолой и рогатые черти с вилами вокруг.
Стало страшно. Он смотрел прямо в глаза лику и повторял снова и снова «Отче наш». Постепенно глаза лика изменились, и сам лик посветлел – вскоре оказалось, что это уже не Богородица, а его любимая жена Надя смотрит на него с жалостью, качает головой, как бы говоря: «Ну что же ты, Иосиф? Как же тебя угораздило?»[5]
Иосиф Виссарионович плавно выплыл из глубины сна. Световой контур четко обрамлял штору. За окном явно