– Тебе понравилось? – спросила бабушка. Лёвушка кивнул, потом спросил:
– А бородатый дядя – это Бог?
– Нет, сонечко, это священник. Он служит Богу и читает молитвы.
– А где Бог? Ты же говорила, что в этом доме живёт Бог?
– Да, Бог живёт в церкви, это его дом, но люди не бачать его.
– А почему?
– Потому что он огромный, на всё небо, и яркий как солнце, и люди могут ослепнуть, ежели поглядят на него.
– А он нас видит?
– Он нас видит.
– А почему он прячется от людей?
– Он не ховается, – обиженно сказала бабушка, явно не готовая к подобным диспутам. – Он… он повсюду! Ему повсюду надо успеть и в нашем городе, и в заморских государствах тоже.
– И в Америке?
Бабушка насупилась, зашагала ещё быстрее, но внук решил повторить свой вопрос:
– Он и в Америке живёт?
– Не, они ему не нравятся. Они… агрессивные! – с трудом выговорила бабушка, вспомнив что-то из услышанного по радио. – Ну хватит. О Боге надо только думать – и меньше балакать.
Удивительно, но Лёвушка даже забыл об обещанной награде, увиденное и услышанное он пытался привести в соответствие со своим представлением о мироздании, очерченном до этого дня маленьким двориком и десятком постылых лиц, поэтому, когда за двадцать шагов до калитки их деревянного замка бабушка, оглянувшись, засунула руку за пазуху и достала оттуда новенький хрустящий рубль, он был ошарашен.
– На, только никому не болтай! А коли спросят, скажешь, шо мы ходили до магазина, за хлебом.
Лёвушка не верил своему счастью. Он так и шагнул во двор, крепко сжимая в кармане кулак с хрустящей купюрой. Неведомое чувство разрывало его надвое, он хотел хвастливо кричать, что является обладателем целого состояния, но боялся, что бабушка Даша рассердится и в следующее воскресенье не возьмёт его в церковь, а значит – не даст рубль. А ещё он не хотел разбивать новенькую бумажку на никелевые и медные монетки, которые отныне представлялись ему дешёвым капиталом, ведь если купить мороженое, то на сдачу дадут монетки, а их можно потерять, Витька их может стырить, неспроста взрослые говорят, что ему прямая дорога в бандиты.
Полдня мальчик страдал от нераскрытости своей тайны, страдал так, что заболели живот и голова. Впрочем, родители его не искали, и в этом он увидел хороший знак. Лишь через час, когда они вернулись с бабушкой Дашей из церкви, отец в грязной майке и длинных сатиновых трусах выполз во двор, закурил папиросу и присел к деревянному столу, на котором ежевечерне устраивались доминошные турниры той части родни, что ещё как-то общалась между собой. Заметив сына, отец равнодушно зевнул:
– Завтракал? – и, не дождавшись