– Он был помолвлен, – проговорил Каллум. – Мой брат Гарри, которого убили во время ограбления. Вряд ли вы знали об этом. У всех четверых охранников была своя жизнь и были те, кто их любил, полагался на них.
– Ужасная трагедия. Я постоянно вам твержу, что вовсе не собирался никого убивать. Разумеется, я виноват, но лишь в том, что поощрял планы молодых преступников. Да я уже говорил об этом.
Баронет едва ли не с любовью говорил о ворах, словно не был одним из них, словно они неразумные дети, а не взрослые мужики уже за тридцать.
Когда-то сэр Фредерик был директором исправительной школы для бездомных лондонских мальчишек и, подобно Каллуму, который никогда не забывал раз виденное лицо, помнил всех учеников, имевших склонность к мелким преступлениям. Сам он, как адвокат, был выше подозрений, а как баронет – тем более: даже когда в его винном подвале нашли украденные золотые монеты, даже если бедняка приговаривали к смертной казни за кражу еды.
– Вы чертов лжец, – сказал Каллум бесстрастно, абсолютно спокойно, просто констатируя факт.
– Бросьте, офицер.
Сэр Фредерик шагнул к решетке. Шелковые домашние туфли выделялись кроваво-красным пятном на фоне ковра.
– Не можете же вы ожидать, что ни в чем не повинный человек подвергнется тяжелому испытанию судом, в то время как все это дело можно легко уладить?
– Ни в чем не повинный? По вашему собственному признанию, это далеко не так.
– Ужасно выглядите. – Еще один шаг к решетке. – Вам бы следовало выпить, офицер. Если найдете гостеприимного хозяина.
Гарри налил бы ему. И наливал. В последний день рождения брата Каллум водил его по пабам до тех пор, пока он, обычно спокойный, не развеселился до такой степени, что вскочил на стол и завел пьяную песню.
Каллум сорвал с головы шляпу и стал немилосердно мять поля, только чтобы не взорваться.
– Вы не ускользнете от суда. Я позабочусь, чтобы вы сидели на скамье подсудимых за все причиненное зло.
– Ничего не выйдет, – добродушно улыбнулся сэр Фредерик. – Я уеду в Нортумберленд, а вы вернетесь к своей работе: опять приметесь нарушать покой добрых жителей Лондона.
– Ловить негодяев, – буркнул Дженкс.
Ему было что добавить, просто не находилось слов, и Каллум, прищурившись, отступил на шаг. Еще на шаг, потом еще, не сводя глаз с сэра Фредерика, словно хотел удержать его в камере.
Как только камера потерялась среди рядов себе подобных, и баронет уже не мог его видеть, Каллум круто развернулся и пустился бежать, не обращая внимания на шум и издевательские вопли удивленных