Наконец кто-то схватил мерзкую тварь за шкирку и уволок. Джульетта чихала не переставая, пока читала текст оповещения, а потом ошибочно объявила «Форель» Шуберта.
Слово «упорство» было девизом Корпорации вещания. Джульетта однажды конферировала концерт Манчестерского симфонического оркестра – Барбиролли дирижировал Шестой симфонией Чайковского, – и как только произнесла: «Говорит радиостанция северных графств», у нее началось страшное кровотечение из носа. Но Джульетта набралась храбрости, вспомнив, как в 1940 году слушала девятичасовые новости и в прямом эфире раздался взрыв бомбы. («О господи, – подумала она тогда, – только не Би-би-си!») Диктор Брюс Белфрейдж сделал паузу, пережидая обычный ужасный грохот взрыва, а затем слабо произнес: «Все в порядке» – и продолжал передачу как ни в чем не бывало. Именно так поступила сейчас Джульетта, несмотря на стол, залитый кровью (ее собственной – а ведь своя кровь обычно пугает сильнее чужой). Кто-то сунул ей за шиворот связку холодных ключей – средство от кровотечения, которое, как известно, совсем не помогает.
Конечно, тогда, в 1940 году, в студии Би-би-си было совсем не «все в порядке» – на верхних этажах погибло семь сотрудников, но Белфрейдж в тот момент не мог этого знать, а если бы и знал, все равно продолжал бы вещание.
В те времена Джульетта так отточила слух на невнятных разговорах Годфри Тоби в «Долфин-Сквер», что ей иногда казалось: она одна уловила слабый голос диктора, подбадривающий слушателей. Возможно, именно поэтому она после войны пошла работать в Би-би-си. «Все в порядке».
Джульетта хотела незаметно исчезнуть, но Прендергаст опередил ее вопросом:
– Не хотите пообедать в нашей столовой?
В доме номер 1 была своя столовая, жалкое подобие той, что располагалась в подвале главного дома вещания, и Джульетта всячески старалась избегать тамошней прокуренной и изрядно зловонной атмосферы.
– Я бы с радостью, мистер Прендергаст, но у меня с собой сэндвичи, – сказала она, старательно изображая сожаление. Чтобы быть у него на хорошем счету, порой требовалась актерская игра. – Может, пригласите фройляйн Розенфельд?
Фройляйн Розенфельд, австриячка (хотя все упорно звали ее немкой; «Это одно и то же», – заявил Чарльз Лофтхаус), служила консультантом по всем вопросам, относящимся к немецкому языку. Фройляйн, как ее часто называли, было лет шестьдесят: плотная, очень не к лицу одетая, она абсолютно ко всему, даже к сущим мелочам, относилась с мрачной серьезностью. Она приехала в Англию в тридцать