Дедушка старался компенсировать ошибки в воспитании сына плодотворным, как он надеялся, общением с внуками. Рассказы о героических подвигах прошлого и забавных случаях из его многолетней службы он умело смешивал с вечными истинами и поучительными выводами заката своей жизни и, конечно же, со сладостями. Изредка он приправлял все это подарками, которые каждый раз были сюрпризом для внуков, а вовсе не по их "заказам", как это происходило в случае с родителями. Женя обычно сидел на уютном диванчике, и, с удовольствием и не свойственным ему умиротворением, слушал сидящего рядом дедушку.
Скорая кончина дедушки не могла не сказаться на положении в обществе и благосостоянии семьи Аспидских. Одиннадцатилетний Женя, щедро одаренный непоседливостью и упрямством, по-прежнему слышал красочные обещания родителей в ответ на свои безмерные просьбы. Правда, теперь родители частенько добавляли, что нужно немножко подождать. Ожидание, с тех пор, редко приносило то, что хотел озорник Женя. Будучи же, по своей сути, домашним мальчиком, Жене с трудом удавалось брать желаемое самому. А то желаемое, до которого ему удавалось дотянуться, то и дело оказывалось очередным мыльным пузырем. Он начинал узнавать жизнь такой, какая она есть. Услышав однажды от синьорины, которой он накануне как на духу изливал чувства, что у нее таких, как он, вагон, взрослеющий самолюбивый и гордый Женечка ничего не ответил. Не стал искать слова, решив, что она его не стоит. Все же уязвленный, он позже не раз вспоминал этот удручающий казус, хотя логика твердила забыть, как и пошлые признаки влюбленности, упомянутые еще И. Ильфом и Е. Петровым: "Отсутствие аппетита, бессонница и маниакальное желание сочинять стихи" 1.
Ну что же, по крайней мере, у Жени было счастливое детство.
II
Спустя четыре с небольшим десятилетия, стареющий Евгений Эрнестович, постоянно проживавший в провинциальном городе Э-ле, предпочитал не размениваться обещаниями о сколько-нибудь серьезных поступках. Впрочем, как справедливо считал сам Евгений Эрнестович, что серьезно и принципиально для одного, то для другого – пустой звук.
В областном центре Э-ле, по-совместительству, и как это часто бывает, крупнейшем городе области, расположен институт Министерства внутренних дел по Р-ской области. Территория учебного заведения крайне обширна, и занимает большую часть площади единственного по-настоящему благоустроенного городского парка, что вызывает единодушное, но молчаливое и бесполезное неудовольствие буквально всех горожан. Надо ли говорить, что территория института со всеми его многочисленными зданиями, строениями, площадками, дорогами и дорожками, аккуратными цветочными клумбами, и, кончено же, вечнозеленым хвойным вперемешку с тополиным парком, закрыта для посещения посторонними, которыми являются, за небольшим исключением – должностных лиц и гражданских служащих, все горожане и не горожане, граждане и не граждане.
Факультет повышения квалификации института МВД области проводил свою плановую работу. Среди сотрудников факультета выделялся старший преподаватель Евгений Эрнестович Аспидский. И выделялся он отнюдь не своими физическими данными. Они как раз во многом соответствовали расхожему образу видавшего виды бывшего следователя районного отдела милиции, примерившего затем амплуа юрисконсульта, снова бывшего следователя районного отдела милиции, бывшего следователя Следственного управления МВД области, и наконец, пенсионера и сотрудника кафедры уголовного процесса факультета. Его рост чуть ниже среднего, в целом худощавая комплекция, из которой выдавался разве что небольшой пивной живот, тонкая седая оболочка волос на черепе вместо бывшей когда-то густой черной шевелюры, короткие густые усы стального оттенка, немного прищуренные глаза, окаймленные множеством крупных и не очень морщин, серенький костюм-двойка с серой же в белую вертикальную полоску рубахой и видавшие виды стоптанные туфли на шнуровке, щедро намазанные обувным кремом, так и кричали слабым голоском: "Неприметный, я неприметный".
Как ни старался Евгений Эрнестович выглядеть и быть незаметнее: и говорил едва слышно, почти шепотом, и лицо его редко когда приобретало эмоциональную окраску, и шутил-то он не часто, все-таки, как глубокий и широкий, но все же не бездонный сосуд, его рано или поздно переполняло. И переполняла его желчь. Съязвить для Евгения Эрнестовича никогда не представляло труда, за что он и был неоднократно наказан судьбой. Впрочем, осаждался пыл и сотрясалось все существо Аспидского вполне конкретными людьми, возможно, и посланными судьбой или еще чем-то или кем-то. Людьми умными и не очень, искушенными и исключительно добропорядочными членами общества (правда, лишь по их собственному мнению) и пропащими неудачниками,