Филип Жозе Фармер
Повелитель деревьев
Уж теперь-то Девять должны были считать мою смерть окончательной.
Я не знаю, видел ли летчик истребителя мое падение или нет, но он, вероятно, был полностью уверен в моей гибели, если не позаботился проследить за мной до конца. Он должен был думать, что если взрыв и пощадил меня, то падение с высоты уже прикончит наверняка. Мне предстояло пролететь не менее трехсот пятидесяти метров, прежде чем превратиться в раздавленную галету на каменистом берегу Габона. Не лучше был и другой вариант. В момент прикосновения поверхность Атлантики обещала быть почти такой же мягкой, как и закаленная шеффилдская сталь.
Боюсь, этот пилот не знал, что некоторые люди переживали еще более головокружительные падения. В противном случае, не полагаясь на авось, он должен был спикировать за мной до самой поверхности воды и убедиться своими глазами в моей гибели В 1952 году один русский, выпав из сбитого самолета, прокувыркался вниз без парашюта с высоты 6600 метров и упал в овраг, доверху заполненный снегом. Он даже ничего себе не сломал. Другие выдерживали падение в снег или в воду с высоты в 600 метров и больше. Конечно, это были исключительные случаи. Но они были!
Пилот, вероятно, ограничился лишь тем, что доложил по радио, что моя двухмоторная амфибия при первой же атаке была разнесена в клочья. Пули крупнокалиберного пулемета, реактивные снаряды или что-то еще в том же духе угодили прямо в резервуар с горючим. Мгновенный взрыв разметал горящие обломки во все стороны, И где-то среди этих лохмотьев пылающего металла вихрем вращалось мое тело.
Я, наверное, все же потерял сознание, потому что, когда открыл глаза, по ним резанула ослепительная голубизна. Она была повсюду. Я мгновенно замерз, будто неистовый ледяной ветер выдрал из меня все внутренности. Моя одежда большей частью пострадала еще при взрыве, а остатки ее я потерял, когда был выброшен из носовой части самолета. Я несся к поверхности воды, вращаясь в штопоре, хотя в первое мгновение мне показалось, что я падаю в небо. Я рассекал воздух, крутясь как волчок, и в поле зрения то попадал, то вновь исчезал серебристый инверсионный след, протянувшийся в сторону побережья, все дальше уходивший от горячих обломков моего самолета, не переставших еще выписывать в небе огненные арабески.
Я видел сверкающую пенную бахрому прибоя, пляжи ослепительного белого песка и дальше, в глубине материка, безбрежный зеленый ковер девственного леса.
Момент был, конечно, не слишком подходящий для философствования, но, если бы у меня выдалась свободная минутка, я не преминул бы подчеркнуть иронию судьбы, возжелавшей вдруг, чтобы я помер едва ли не в нескольких милях от места, где родился когда-то. Если только я умру, конечно. Но я был абсолютно жив и до самой последней минуты буду довольствоваться констатацией очевидности. Я – ЖИВОЙ.
Я пролетел не менее шестидесяти метров, прежде чем мне удалось разогнуться. У меня была большая практика в затяжных прыжках с парашютом, которым я учился как ради удовольствия, так и ради инстинкта самосохранения. И вот теперь мой опыт пришел мне на помощь. Мне удалось развернуться и стабилизировать положение тела в воздухе таким образом, чтобы хоть на какую-то малость, но замедлить это беспорядочное падение. Я лег на бьющий в меня снизу столб воздуха грудью и попытался планировать, по возможности стараясь увести падение от вертикали и перевести его в некую пологую кривую. На последних пятнадцати метрах я пришел строго в вертикальное положение и вошел в воду почти без всплеска, как лезвие ножа. Положение моего тела при вхождении в воду было идеальным. Тем не менее шок от удара вновь лишил меня сознания. Я пришел в себя, когда вода уже заполнила рот и носоглотку. И все же я выбрался на поверхность. Оценив собственное состояние, я, к моему удивлению, не ощутил ни переломов, ни особой боли в мышцах от удара о воду.
Небо было безоблачно и девственно чисто. Ни единого следа ни от истребителя, ни от моего сгоревшего самолета.
Один растворился в небе, другой поглотило море.
Я находился приблизительно в миле от пляжа. И между ним и мной поверхность моря бороздили спинные плавники двух акул. Было бы бессмысленно пытаться уклониться от них. Даже сделай я большой крюк, они обязательно почувствуют мое присутствие. Поэтому я поплыл прямо на них, лишь проверив предварительно, на месте ли мой кинжал. Как я уже говорил, одежда моя частично сгорела, частично была разорвана во время взрыва, но пояс и прикрепленные к нему ножны остались на своем месте. Мой кинжал был длиной в шесть дюймов, из отличной американской стали. Я выбрал его из-за прекрасного баланса, что позволяло точно метать его. В данный момент он был мне пока не нужен. Лишь когда один из плавников сменил направление своего движения и направился в мою сторону, я обнажил оружие и продолжал плыть, зажав кинжал зубами.
Второй плавник, казалось, не заметил моего присутствия и продолжал удаляться к югу.
Мысль, что акула, быть может, случайно сменила направление, быстро вылетела у меня из головы, когда я увидел, как резко увеличилась