Вообще, жизнь состоит из сплошных расстройств. Вчера ее стихотворение не приняли на школьный поэтический конкурс. Руководитель поэтического кружка Александр Сергеевич промямлил, что комиссия и слушатели не оценят строк «От несваренья мысли слова во рту прокисли» и могут плохо подумать о нем, как о преподавателе. А сегодня за полугодовую контрольную по математике влепили трояк. Это означает, что мама молча уйдет на кухню и будет игнорировать ее весь вечер, а папа оттопырит нижнюю губу и скажет: «Ты окончательно решила остаться дикой и неграмотной?» Хорошо еще, если не отберут ножницы и клей. Хотя поработать над моделью знаменитой шхуны «Синий нос» все равно удастся только урывками, пока родители смотрят телевизор, а как только в коридоре раздадутся шаги, прятать модель под стол, рискуя обломать верхние реи, и делать вид, что решаешь эти проклятые задачи.
Настроение такое, что хоть вообще не иди домой. Правда, слоняться по улице в декабре удовольствие невеликое, а в гости пойти не к кому. Это, собственно, была вторая причина, по которой Эсмеральда была недовольна жизнью. Эсмеральда всегда хотела иметь много друзей. Целую толпу. Чтобы можно было вместе ходить на пляж, делать уроки, устраивать экспедиции на лодках к затопленному поселку, праздновать дни рождения, жечь костры во дворе. Но она совершенно не умела заводить друзей. Просто не знала, как это делается.
Эсмеральда Цветкова вообще была странной девочкой. На жизнь она смотрела мрачно. Учителя считали ее чересчур серьезной и погруженной в себя, одноклассники дразнили «нытиком», преподаватель рисования говорил, что люди давно уже изобрели другие краски, помимо черной и серой, и даже родная бабушка – уж на что добродушный человек, всегда готовый накормить блинами с вареньем! – однажды сгоряча обозвала ее «занудой». Немудрено, что у нее не было не то что друзей, но и просто приятелей, к кому можно было зайти погреться.
Эсмеральда в очередной раз тяжело вздохнула и с досадой пнула ствол растущего у дороги деревца. С ветки сорвался большой ком снега и мстительно спикировал прямо ей за шиворот. Какая же гадость эта зима! Хорошо бы уехать далеко-далеко, где вечное лето и никто не знает, что Эсмеральда – зануда и плакса, где у нее будет много друзей, и кто-нибудь, наконец, оценит ее стихи («Ода к гадости» и венок сонетов «Мой зуб болит, радикулит…»). Эсмеральда немножко попрыгала на месте, стараясь, чтобы снег вывалился из-под куртки снизу, но добилась только того, что он размазался по всей спине и начал таять, проникая под свитер щекотными холодными струйками. Ноги уже готовы были сами идти домой, где тепло и сухо, но голова, предвкушающая вечер, полный нотаций и дополнительных заданий по математике, ни за что не хотела сдвигаться с места. Эсмеральда почувствовала, что она разрывается пополам. Нужно было срочно спасаться.
Положение было серьезное, поэтому Эсмеральда решила прибегнуть к колдовству, что позволяла себе делать только в самых крайних случаях (всем известно, что чем чаще используешь колдовство, тем реже оно удается). Колдовству этому ее научила самая настоящая цыганка, когда Эсмеральда летом жила на даче в Верхопрудке. Цыгане, кстати, были очень симпатичными людьми, перемещались по всей стране в обшарпанном автобусе «ЛАЗ», и к Эсмеральде относились неплохо, пока папа не обнаружил ее однажды в одной из закамуфлированных в камышах палаток. Эсмеральду здорово отшлепали, а табор куда-то исчез на следующий же день.
Если ты чего-то боишься, говорила цыганка, возьми листок бумаги, начерти на нем двенадцать вертикальных черточек, приговаривая при этом: «Лежат двенадцать ножей, у них тринадцать сторожей: колдун и колдунья, ведун и ведунья, русалка и леший, конный и пеший, чернец и черница, кузнец и девица, и ангел рассветный, для зла незаметный. Вы ножи возьмите, меня защитите». После этого бумажку надо порвать так, чтобы на каждом клочке было по одной черте – «ножу», и разбросать обрывки по ветру. Если порвешь хоть один из «ножей», – колдовство не сработает. Прохожие с любопытством смотрели на девочку в синей куртке и вязанной белой шапочке, которая стояла столбом посреди тротуара, и, бормоча что-то себе под нос, рвала на клочки тетрадный листок, а потом бросала обрывки за спину. На этот раз ни один из ножей не пострадал, и Эсмеральда могла рассчитывать, что тринадцать волшебных защитников избавят ее от неприятностей.
Открыв дверь, Эсмеральда почувствовала запах картофельных драников, и у нее противно засосало под ложечкой. Драники означали, что родители не собирались сегодня вечером ни в гости, ни в кино, и избежать разговора о контрольной не удастся. И точно: первое, что услышала она от людей, которые, теоретически, должны ее любить, беречь и желать добра, были папины слова: «Ну, как контрольная?»
– У меня снег за шиворот насыпался, – Эсмеральда сделала вид, что не услышала обращенного к ней вопроса. – Прямо с дерева. Целый сугроб. Боюсь, что у меня будет воспаление легких.
– Быстро переодевайся во все сухое! – папа помог Эсмеральде избавиться от ранца. – Как же тебя угораздило?
– Не хватало еще, чтобы ты заболела в самом конце четверти! – послышался из кухни мамин голос.
Эсмеральда выбралась из куртки, сняла ботинки и, против обыкновения, ровненько