ЭССЕ
По статье Льва Толстого: О Шекспире и о драме.
Рассматриваются пьесы Шекспира Король Лир, Отелло, Гамлет.
Пояснение идет в сравнении с Повестями Белкина Пушкина, Дубровским, Капитанской Дочкой и др.
Также используется для пояснения текста Вильяма Шекспира и возражений ему Львом Толстым сравнение с Ветхим и Новым Заветом.
ОГЛАВЛЕНИЕ
в формате Times, 14, междустрочный интервал 1,5, с искусственным дополнительным интервалом через каждые пять строк примерно.
1 – Теория – Введение – стр. 2
2 – Король Лир – 24
3 – Отелло – 250
4 – Гамлет – 336 – 410
ТЕОРИЯ – ВВЕДЕНИЕ
Вот даже не знаю сразу, как назвать Эссе про Льва Толстого, сейчас пару минут подумаю после прочтения первой страницы его труда, сделанного в 75-ти летнем возрасте:
– О Шекспире и о драме, – и попробую назвать.
Так-то, конечно, в это название должно входить слово:
– Радость, – ибо сразу посмотрел сколько страниц в этом росчерке пера, чтобы не слишком ужаснуться его известным грузовикам рукописей, и увидел последний абзац, или абзацы:
– Мама мия! – Шекспир, оказывается критикуется Толстым за:
– Антирелигиозность! – если иметь в виду, что Религия и Вера – это одно и то же, ибо:
– Религия – это секрет, а Вера – тоже секрет, только разгаданный!
Ну, и значит, радость есть по поводу того, что существует та Бородинская Битва, где Лев Толстой будет разгромлен на голову.
Предполагаю, что у Льва Толстого была та же позиционная ориентировка, которую выдумал и Александр Солженицын. Выдумал, в том смысле, что эта идея есть не что иное, как избитый трафарет противопоставления:
– Религии – Вере.
Если это так, то будет не очень интересно, и придется только посмеяться, как над автором всем известного, но никому неизвестного Архипелага Гулаг, который потому и кончился, что про него написал Солженицын, а Аркадий Северный возразил своими песнями:
– Мог бы и не писать ничего, т.к. ничего и не изменилось.
Если эта точка зрения Толстого, что Шекспир и Вера – две вещи несовместные – фундаментальна и логична, то ясно почему Ленин Толстого выбрал объектом своего восхваления:
– Атака на Россию Революции 17-го года – это и есть:
– Атака именно на Веру в Бога.
Иван Толстой и Борис Парамонов недавно говорили о стихии, что ей может противостоять, и я написал, что:
– Театр, – но прямо не разъяснил в том Эссе:
– Стихи-Я Пушкина, – почему?
А именно потому, что Стихия идет в атаку на мир, который, похоже, и нарисовал себе Лев Толстой:
– Мир – Одномерный.
И в Театре, в Игре, как определил сразу Толстой, всё точно также, как в мире его Анны Карениной, по одному фильму Голливуда:
– Некуда бежать.
Свой мир, мир своих произведений Толстой приравнял к миру театра Шекспира, приняв за театр, увы, и, о ужас:
– Только его Сцену. – Из чего уже сразу следует, что Лев Толстой проиграл в эти Карты Тарот не только Вильяму Шекспиру, но и Федору Достоевскому.
Весь смысл Евангелия в том, весь смысл рассказов Апостола Павла на Пути в Дамаск в том, что они и объясняют человеку на деле, что есть разница между мирами Ветхого Завета и миром Евангелия.
Объясняется прямо сразу, на деле, что кроме Сцены есть еще и Зрительный Зал – имеется в виду в Новом Завете, ибо:
– Новый Завет – это и есть ТЕАТР.
Стихия бросается на мир, чтобы с наслаждением – или, возможно, и с остервенением:
– Растерзать его, – но оказывается в капкане, который расставил ей Иисус Христос – только на Сцене, где и умирают от ее напасти Ромео и Джульетта, – но:
– Это еще не весь мир. – И, следовательно, да, на Сцене кто-то умирает, но это и есть Дракон Стихии. Он попал в расставленный ей Иисусом Христом капкан, так как объяснил людям:
– Теперь на Пути в Эммаус вас идут ДВОЕ. – Один убит в бою со Стихией – Другой:
– Жив.
Надо еще разобраться, как это соотносится с Ромео и Джульеттой, почему именно умерли они оба. Пока я этого еще не могу рассказать.
Тут нельзя даже сказать, что Толстой, как царь Агриппа испугался ужасной правды Апостола Павла:
– Жить можно вечно, – и воздержался, как сделали некоторые другие, подняться на Сцену, чтобы, можно сказать:
– Проверить, как это сделал Фома, раны на Теле Иисуса Христа, свидетельствующие о том, что Он умер после атаки стихии, – но:
– Остался жив.
Сейчас