Вступление
Каждый пишет, как он слышит, Каждый слышит, как он дышит, Как он дышит, так и пишет, Не стараясь угодить.
Непреодолимое желание моего внука Василька[1] узнать о том, как мы с дедушкой жили во время Великой Отечественной войны, чем занимались, будучи одиннадцати- и двенадцатилетними подростками, раз за разом заставляло меня восстанавливать в памяти события давно минувших дней. Встречаясь с нами, он всегда просил поведать о тех временах. Его детское воображение поражали рассказанные мной случаи из далекого грозного прошлого. Он постоянно интересовался тем, как некоторым из нас удалось выжить в тех неимоверно сложных и опасных ситуациях, а повзрослев, сказал, что мне нужно рассказать об этом миру и написать книгу – настолько моя жизнь была невероятна.
Мне и самой вдруг показалось, что не должны события тех страшных, грозных лет уйти со мной в небытие. Если моим близким это интересно, то, может быть, и другим будет любопытно посмотреть на некоторые страницы справедливой Великой бит вы советского народа с фашистскими захватчиками глазами бескомпромиссного очевидца.
Кроме того, мной руководило желание выполнить определенную миссию: еще раз вспомнить о людях, которые в те годы были рядом со мной, пытались внести свой вклад в общее дело разгрома гитлеровской клики, но не дожили до Великой Победы нашего народа. В числе тех, кто мужественно боролся с фашистским отродьем, были мой дядя, Алексей Макарович Цокур[2], и его жена, Екатерина Васильевна Бутенко[3]. Они были одними из организаторов подпольного движения в тылу врага, в Днепропетровской области (Новомосковск, Украина), временно оккупированной немцами. Е. В. Бутенко погибла в застенках гестапо, А. М. Цокур пустил себе пулю в висок, когда его выследили немецкие прихвостни – полицаи бандеровского разлива.
Документы, находящиеся в Новомосковском историко-краеведческом музее[4], подтверждают деятельность Синельниковского и Новомосковского подполья[5] (об этом нам сообщил его директор) – если они до настоящего времени уцелели и не были уничтожены при режиме Ющенко и его последователей. Некогда рядом со зданием того же музея предполагалось установить памятник А. М. Цокуру, но этого не произошло. Тем не менее на доме, где мы проживали с дядей (Новомосковск, ул. Рабочая, 10), установили мемориальную доску. Все это еще раз подтверждает идею Василька предать бумаге пережитое.
Иногда мне задают вопрос, почему я и моя покойная мама[6] не являемся ветеранами войны? На него есть ответ. Директор Историко-краеведческого музея[7] в письме к маме говорил, что, по его мнению, мы заслуживаем званий ветеранов ВОВ и нам следует заняться оформлением документов. Но, когда в разговорах моих тетей и знакомых начинали усиленно обсуждаться материальные аспекты, «льготы», которыми пользуются участники ВОВ, меня покидало желание что-то предпринимать, так как это уже походило на сделку. Мой поступок можно расценивать как угодно, но я так чувствовала – и все. В это же время стали известны и другие обстоятельства, касающиеся нашей безопасности, которые заставили серьезно задуматься о том, стоит ли этим заниматься. О них я расскажу позже.
Хочу сразу же сказать, что все описываемые мной ситуации, поступки, какими бы невероятными они ни показались читающему эти строки, не приукрашены и правдивы. В противном случае нечего было бы и браться за это дело. Мне и самой теперь трудно осознать, что, побывав в эдаких переделках, я осталась в живых. Как тут не поверить во Всевышнего?
Довоенное детство
Прежде чем приступить к изложению событий военных лет, вкратце поведаю о довоенном житье-бытье.
Наша семья жила в Днепропетровске по ул. Октябрьская, д. 3, в самом живописном и в историческом отношении интересном месте города. Одной из достопримечательностей района была Октябрьская площадь с расположенным на ней Спасо-Преображенским собором, заложенным Екатериной II в 1787 году. Завершено строительство было в 1875-м. По замыслу архитектора, он должен был быть в несколько раз больше собора Святого Петра в Риме, но война России с Турцией не позволила осуществиться этим планам. В советское время здесь находился музей религии и атеизма, и службы с 1930 по 1938 год не велись.
Наша улица как бы являлась одной из сторон площади. Рядом с домом находилось трехэтажное здание медицинского института, где работал мой папа[8], а в конце квартала на углу так называемый «дом профессоров», в котором действительно проживала профессура высших учебных заведений, расположенных в этом районе. По обе другие стороны площади находились Фармацевтический и Горный институты. В первом учились мои мама и тетя и тоже преподавал папа. Перед фасадом Горного института возвышалась величественная,