На заседании Вольного экономического общества, руководимого князем Григорием Орловым, был зачитан доклад, в котором утверждалось, что губернии к югу от Смоленска, Костромы, Воронежа и соседственных городов, весьма заинтересованы в сбыте своей продукции через Черное море. Сухопутные перевозки обходились купцам в пятьдесят раз дороже морских. А путь к морю преграждало извечно враждебное Крымское ханство. Екатерина понимала, что с сим врагом надобно было бы предпринять нечто радикальное, окончательное и бесповоротное. Таковое, что навеки бы уничтожило угрозу со стороны татар, кою Россия терпела веками, отдавая, как дань, тысячи православных, плененных татарами Екатерина не уставала ломать голову, как усмирить набеги неукротимых крымских татар.
Союзник России, прусский король Фридрих, занимал двусмысленную позицию. Помогать Екатерине без выгоды для себя, он, понятно, не желал. Ей известно, что своему брату он доверительно поведал, что, к его монаршему сожалению, «Россия – страшное могущество, от которого через полвека будет трепетать вся Европа». Но он не против был способствовать ее усилению, понеже быв с нею в союзе, он всегда мог рассчитывать на какие-то дивиденды для своей Пруссии. Участвовать же в войне с османами или татарами на стороне России он не собирался, презрительно изражаясь:
«Я заключил союз с Россией… не для того, чтобы под русскими знаменами вести пагубную войну, от которой мне ни тепло, ни холодно».
Сердце «старого Лиса» обливалось кровью при выдаче из своей казны ежегодных договорных сумм для воюющей с Турцией России.
Размышляя о событиях последних лет, Екатерина усмехнулась: однако «хитрый Лис» и на сей раз не прогадал: выдвинув варианты о разделе Речи Посполитой, он отхватил себе кусок, что называется, пожирней. Да и Австрия не обидела себя. Одни британцы, заинтересованные в торговле с Россией и ненавидящие Францию, не чинили препятствий, пропустив в нужное время русский флот из Балтики в Средиземное море. Что ж, каков привет, таков ответ: война с Портой завершается и ни турецкому султану, ни прусским Гогенцоллернам, ни австрийским Габсбургам, ни тем паче французским Бурбонам, она спуску более не даст, допрежь не доведет своих намерений до достойного конца.
Екатерина была довольна результатами дипломатической работы, которую проводил под ее руководством Никита Панин, награжденный пять лет назад графством, хотя, как и многие иностранные дипломаты, почитала его весьма ленивым. Сам Панин говорил близким друзьям, что его нервы чрезвычайно ослабели и, что он уже не в состоянии много заниматься делами. Может статься, он готовит ее к своему удалению от службы? Как бы оное порадовало Чернышевых и Орловых! И сама бы она токмо порадовалась!
Все же, надобно отдать ему должное: Панин благороден и бескорыстен. Об том свидетельствует его поступок, изумивший всех окружающих. Отставив Панина от наследника, она щедро его наградила. Он же положил отдать почти половину в подарок трем своим преданным ему главным подчиненным чиновникам, не имеющим собственного состояния – Бакунину, Убри и Фон Визину.
Однако, война с Портой не кончалась, что весьма выводило Екатерину из равновесия. В связи с этим, ей приходится существенно укротить свои помыслы об освобождении христиан на Балканах, понеже в условиях войны с турками, при постоянном противодействии Австрии, всему тому, что требовала для себя победная Россия, трудно было думать о чем-то еще, тем паче, что по Уралу и Поволжью гулял с восставшим крестьянством опасный самозванец, донской казак Пугачев, всклепавший на себя имя ее покойного мужа, Петра Федоровича. Ей надлежало пока отложить неотступное свое желание отвоевать у Османской империи Дунайские княжества, дабы предоставить им независимость.
Екатерина была благодарна своему послу, Алексею Михайловичу Обрескову, недавно освобожденному султаном из турецкой темницы. Он подсказал ей форму отношений с балканскими христианскими народами таковую же, что имеет и турецкий султан, который считается