– Я знаю, Манфред. Не стоит петь мне хвалебные оды в надежде на то, что я изменю своё решение.
– Пятый день премьерного спектакля! – не сдавался Манфред, трясясь за моей спиной, – если ты не выйдешь, это будет катастрофа. Скандал!
– Мой милый толстячок. Не ты ли говорил, что нет лучшей рекламы, чем хороший скандал? Мы уже проделывали этот фокус не один раз. А потом ты срывал полные кассы и не знал, по каким банкам рассовать золотишко – так много его оказывалось. Я не выйду танцевать сегодня на сцену. И точка.
– Герцог Вильгельм Аугсбургский сегодня на представлении.
– И что с того? – я аккуратно стирала броский макияж, глядя на себя в зеркало, – он сидит на каждом моём представлении.
– Петер, принеси цветы! Живо!.. – крикнул Манфред в коридор.
Раздался топот ног и через минуту Манфред втискивал в тесное пространство гримёрной огромный букет алых роз.
– От герцога, – произнёс он так благоговейно, словно сам выращивал эти розы.
– Пф-ф-ф…Скучно! Вели унести их. От аромата роз у меня может разболеться голова.
– Здесь конверт с запиской.
– Какой ты надоедливый!..
Я протянула руку в сторону, зная, что Манфред, желая мне угодить, сделает всё, даже попытается пройтись колесом, лишь бы уболтать меня выступить на сцене.
О да, сейчас он зависит от меня в большей степени, чем я от него. Времена, когда я часами обивала пороги театров с просьбой хотя бы взглянуть на мой танец, остались давно в прошлом. Чуть меньше пяти лет минуло с момента, когда я по шесть-семь часов простаивала под проливным дождём, дожидаясь своей очереди. Тогда мне едва удалось уговорить Манфреда посмотреть на меня хотя бы одним глазом. Успех пришёл не сразу. Поначалу на меня навесили кричащий ярлык «похабщина» – слишком откровенно для балета, слишком зажато для прочих танцулек.
Но год-полтора упорной работы в том же направлении – и мы взлетели над этим скучным стадом серых обывателей, изумлённо блеющих вслед моей восходящей звезде. Сейчас для меня не представляло никакой сложности небрежно распахнуть двери любого из театров и навязать свои условия, но по старой памяти я держалась за Манфреда и его театр, значительно преобразившийся с тех пор. Сейчас он был одним из самых крупных и престижных во всем герцогстве.
Я развернула конверт с записочкой.
«Мечтаю припасть к твоим ногам. Отель Золотая Куница, номер 318. Сегодня после полуночи».
Я подавила зевок скуки. Поначалу ухаживания герцога мне льстили. Мужчиной он был видным и щедрым, но вскоре он мне приелся. Как чересчур пресное блюдо. А ещё мне не нравилось, что он считал нужным черкануть пару строк так, будто я должна была благодарить до конца дней своих лишь за его внимание. И драгоценности, подаренные им, шепнул внутренний голосок. Парочка изумительных ювелирных комплектов из золота с россыпью бриллиантов и изумрудов, около десятка чудных брошей и перстней, красота которых поражала воображение. Да. И что с того?..
– Ничего нового я там не увидела.
Я без всякого сожаления разорвала сложенный вдвое листок кремовый бумаги.
– Герцог Вильгельм Аугсбургский сегодня на представлении не один.
Манфред выдержал многозначительную паузу, будто собирался объявлять перед толпой о моём выступлении.
– С супругой.
– Хм… Вот как. Хочу на это взглянуть.
Я потянулась и встала.
– Халат, Манфред.
Манфред поспешил исполнить просьбу и накинул мне на плечи роскошный алый халат. Шёлк нисколько не грел. В коридорах театра в нём было чертовски холодно. Но халат смотрелся на мне безумно красиво. Алый шёлк струился по телу, словно живой. Я выскользнула из гримёрной и подошла к выходу.
– Центральная ложа, – услужливо подсказал Манфред, вкладывая мне в руку театральный бинокль, – сушёная рыба сегодня прифрантилась.
Я коротко рассмеялась. Иногда в речи Манфреда проскальзывали словечки, больше подходящие уличной шпане, чем отпрыску театральной династии. Кто знал, был ли он на самом деле тем, кем представлялся? Вдруг и он, подобно мне, создал себя сам?
Я поднесла бинокль к глазам и посмотрела в указанном направлении. Супруга герцога сидела с идеально выпрямленной спиной, будто проглотила палку. Сухие, худые пальцы сжимали веер так сильно, что он вот-вот мог раскрошиться у неё в руках.
– Неужели модистка не может подсказать супруге герцога, что жёлтый ей совершенно не к лицу? Она и без того не может похвастать красотой, а жёлтый придаёт ей болезненный вид.
– Да-да, – хихикнул Манфред, потирая ладошки.
О моей связи с герцогом не болтал только ленивый или глухонемой, как и о необъявленной войне между мной и супругой герцога. Она не посещала ни одного моего спектакля, какой бы фурор он ни производил в высшем свете. А я игнорировала