Карусель быстрее и быстрее, чёрные чередуются местами, обруч туже и туже. И вот уже не кольцо, а полукруг, пришпиливший меня к самому краю.
Вновь набежавшие тучи набрякли влагой, сеет мелкий дождик. За спиной пропасть, на дне вороньё, и много. Что они там клюют?
Дальше пятиться некуда. Это конец… Катюшенька?
Вдруг зашипело слева, будто змея гремучая, и всё громче… Полукруг раздался, и, как из-под земли вырос, – янычар на велосипеде. Горделивая посадка, будто на коне гарцует. От красно-чёрных полосок зарябило в глазах. Резво соскочив, он широко улыбнулся моим недругам:
– Что, бля, не ждали?
Тугие до уродства бугры мышц распирают синюю от наколок кожу, на широкой ряхе – длинные усищи. Спаситель?
Чёрная дуга распалась.
Я отшагнул от обрыва.
Янычар ухмыльнулся.
– Я не помешал? Похоже, тут попытка незаконного изъятия ценностей?
Из набедренной кобуры торчит ребристая рукоятка камуфляжной раскраски.
Брутальный янычар повернулся ко мне:
– Ты ведь Доцент, верно? Сколько он у тебя взял? – покосился на моего «Сусанина».
– Сколько?.. А, десять. Рашенбаксов.
– Верни, – бросил Кощею. – Не мне, у кого брал.
Я засунул купюру в карман; ноги враз ослабели, поставил сумку на землю.
Янычар, глядя на Кощея, шевельнул усами:
– К обрыву.
– П-послушай, с-сотник, я не хотел… Мы же с ним договорились, он с-сам…
– Я сказал – к обрыву. Чего упираешься, скопытишься на раз. Или хочешь помучиться?
Сотник оскалил зубы и вновь подвигал усами:
– Я злой и страшный янычар, смертелен каждый мой удар.
Кощей потащился к уступу, а сотник… двинулся в обратную сторону. Спину он держал прямо, чересчур прямо. Кощей почти дошёл до обрыва, и оба развернулись, как дуэлянты. Рука янычара скользнула к бедру, крупная рукоять сама втянулась в ладонь. И пистолет, как часть вдруг вытянувшейся руки, изрыгнул пламя.
Кощей схватился за шею, но упасть не успел. Янычар сорвался в атаку живым болидом – оторвался от земли – стремительный полёт – и удар, даже выстрел ногами – проломил уже мёртвую грудь казнённого.
Тощее тело сложилось, отлетело за край обрыва и, перевернувшись в воздухе большой тряпичной куклой, распласталось на траве.
Сотник стоит с пистолетом в руке. Длинный ствол, непривычный цвет хаки – да это же «Глок»4.
…«Смертелен каждый мой удар»… Такой свирепый таран – сразу наповал… А стрелять тогда зачем?
Устрашение. Оружие, грохот и огонь – символы власти. Сразу ясно, кто бог-громовержец, а кто червяк никчемный.
Янычар, подойдя к негру, повёл стволом и улыбнулся:
– Что, Лумумба, допрыгался? С вещами на выход.
Очкастая харя посерела; негритос, умоляюще сложив руки, упал на колени.
Сотник весело оскалил зубы и упёр ствол в чёрный лоб, прямо