– Ты думаешь, она у него одна?
– Тора, что за глупость? Не узнаю я мудрую и хитрую сестру. Мне удивительно – где он эту клячу взял? Купил? Но на какие деньги? Может, украл? Конечно – лошадь у него одна. Откуда у нищего берсерка деньги на стадо лошадей? Впрочем, проверь. Я знаю, твои чары способны обольстить любого. Подсуетись! Прямо с утра.
– Хорошо, раз ты так хочешь.
– Погоди. Есть лучшая идея. Отрави не лошадь, а его. Это более лёгкая задача, чем пойти в конюшню и лошадь ядом накормить. Бокал вина и всё. Нет проклятого берсерка!
– Его за что? Нет, лучше отравлю лошадку.
– Ну, лошадку, так лошадку. Особой разницы здесь нет. Впрочем, лёгкая смерть бывает и наградой. Но об этом он узнает позже. Когда? Когда очень долго умирать он будет в муках. Сейчас я подожду. Когда я стану конунгом, то сделаю его рабом, отрублю руки, больно они ловки, и поставлю в доме зазывалой. Будет кричать: «Хозяин, всё готово! Идите кушать!» Это будет весело нам всем.
И Хельги рассмеялся, представив сказанное.
***
Мунин вздохнул:
– Как плохо всё. Я думал эта сага – лирическая мелодрама.
Хугин спросил:
– А это что?
– Мунин взмахнул крылом:
– Ты что не видишь? В ход пошли яды. Значит – это драма. Верней, трагедия. Пока для лошади, но это лишь начало.
Глава 4
Ода после ужина зашла в комнату к Сольвейг и с порога сказала ледяным голосом:
– Раз ты не хочешь отступиться от предназначенного мне судьбой жениха, переселяйся к дяде. Я уже не могу тебя здесь видеть. Ты меня просто бесишь!
Бывшая подруга не заплакала. Она уже в достаточной мере пережила эту ситуацию, когда Ода стала для неё совсем чужой.
– Хорошо, Ода, я так и сделаю. Это все указания, госпожа?
Последнее предложение она произнесла язвительно, намекая на обидные слова, сказанные накануне дочерью конунга.
Ода только хмыкнула в ответ, мрачно оценив язвительность девушки:
– Все. Пока что все, моя прислуга, – и демонстративно развернувшись, сделала шаг к выходу из комнаты.
Сольвейг это немного завело, и она не удержалась от развития пикировки:
– Да, госпожа. Вы должны знать важное, – Ода застыла, а Сольвейг продолжила: – Вы должны знать, что Хрёрек любит, но не вас.
Лицо Оды приобрело черты её всесильного отца, но она сдержалась. Сольвейг это только подзадорило, и она воткнула иглу в сердце подруги ещё глубже:
– Вчера у пруда мы весь вечер целовались.
– Ты нагло врёшь!
– Он признался мне в любви.
– Тварь! – Ода подошла к девушке и залепила ей пощёчину. – Врунья! Ты нагло лжёшь!
– Мы друг друга любим! – Сольвейг выкрикнула это, даже не обратив внимания, на побежавшую из губы кровь и тут же получила ещё одну пощечину.
Стерпев