– Пойдем на пруд сегодня? Ой, у нас там теперь можно прыгать с трамплина! Ребята тарзанку сделали еще в мае, вот теперь круто, правда?
И бледное лицо Алёны, еще не тронутое загаром, озарилось улыбкой. Так редко можно было видеть ее смеющейся и особенно болтающей без умолку, подобно ее подруге, так что улыбка на ее лице встречалась с такой же радостью приятелей, как и радуга после затяжного дождя.
В селе у нее не было неприятелей. Были завистники. Но завистники скрытые – на одном конце села ее могли обсуждать две «школьные красотки», извергая желчь, но, едва завидев объект презрения, молниеносно надевали маски обожания и восхищения.
Сама Алёна никогда не претендовала на дружбу с кем-то – люди сами льнули к ней. А она никого и не отталкивала. Девочка была похожа на спокойную реку, мерно текущую своим путем. И за эту «мудреность» (как говорили тут в домах) некоторые ее и обсуждали, покручивая пальцем у виска.
– Мечтательница она, мечтательница.
О да! Мечты, самые смелые, самые великие, самые грандиозные, временами уносили Алёну на своих невидимых, но могучих, крыльях куда-то за пределы зримого человеком неба, туда, где удавалось парить лишь исключительным.
– Ты сейчас к баб Вале?
Валентине Ивановне было уже шестьдесят семь лет. Своего единственного сына она смогла родить только в сорок, а перед этим у нее был выкидыш. Возможно, именно повторной трагедии опасалась женщина, и потому не пыталась снова. Да и как непредсказуема жизнь! Стоит ли вдаваться в подробности? Сейчас Валентина Ивановна счастлива, даже несмотря на то, что ее сын теперь очень далеко от нее – самодостаточный молодой мужчина, владелец собственного бизнеса. Но как она гордилась, как гордилась! У нее единственной получилось вывести из «этого села» такого человека! А то, что она уже несколько лет его не видела – не беда. Она пробудет на этой Земле достаточно, чтобы дождаться встречи.
– Да, конечно.
– А давай я сейчас переоденусь, а потом мы вместе на пруд?
Алёна замешкала.
– Вообще-то, я же приехала к Валентине Ивановне…
– Ну, ты пока к ней иди, а я еще собираться буду. Да не волнуйся, она тебя отпустит! Ты тут еще сколько дней пробудешь, успеешь еще наработаться у нее! Давай, давай, ну, пожалуйста, давай!
И она вся запрыгала, захныкала, захлопала в ладони, умоляюще надув губы.
Алёна глубоко вздохнула и сдалась, сказав: «Попробую отпроситься».
Конечно, и сама Алёна знала, что Валентина Ивановна не просто отпустит, а, можно сказать, вытолкнет ее к подруге. Она так сильно привязалась к девочке, что считала ее чуть ли не своей «кровиночкой» (так она ее и называла, когда какая-нибудь навязчивая мысль трогала ее