– Нет уж. Ты на себя глянь, amico*. Кожа да кости. Неужели они на такое позарятся?
– С голодухи на все позаришься, – проскрипели из рюкзака.
Марио отступать не привык. Он придвинулся еще ближе к товарищу и спросил:
– Дай угадаю: ты им случайно на хвост наступил, когда они спали?
– Отвяжись, Марио. Не до шуток сейчас.
– Да ладно! Здесь все свои! Выкладывай, не стесняйся.
Из рюкзака донесся странный звук: не то вздох, не то стон. Наружу высунулась ужасно взлохмаченная голова самого владельца.
– Человека одного я у них хотел забрать. Они не отдали. Понял?
Потом – покопавшись немного в недрах рюкзака:
– Марио, где сахар?
– Какой сахар? – всполошился друг.
– Тростниковый. Тут в бумажку лежал завернутый, в заднем кармане. Где он?
Марио хранил торжественное молчание.
– А где кофе? Я ж его специально выторговал у охранника до того, как сюда добрался. Эх, что это была за операция! Комбинация века… А хлеб, а сыр, а перец, а шоколад? И где мое главное сокровище, где мой портативный трансмиттер*? Я его у доктора одолжил, он мне уши открутит, если я не верну его!
Внезапно Шпалис поднял голову и молча, сосредоточенно принялся рассматривать лицо друга (может, уже бывшего). Марио попятился назад, предчувствуя необратимое.
– Марио, тебе что, не жаль моих ушей?
Провинившийся приятель отчаянно замотал головой. Он понимал: сейчас, именно в эту роковую минуту, решается его судьба. Какой-то невидимый, но несомненно злой дух точно пережал ему горло – он был не в состоянии издать ни звука.
– Пойми, нам надо же как-то жить, – заговорил он после долгого молчания. – Я не хотел их обменивать, до последнего не хотел. Мама сказала, что надо. Она сказала, что раз уж ты больше не вернешься, то твои вещи можно считать как бы… э-э… подарком, что ли…
Шпалис глядел обреченно и свирепо.
– Подарком, значит? Хороши вы оба! Я оставил! Мало ли чего я оставил!
Вдруг он схватился за сердце и театральным жестом вознес другую руку к небу. Марио испуганно переминался на месте.
– Тебе плохо, Альба?
– Еще бы! – рявкнул тот, сразу скинув со счетов попытки изобразить возвышенное негодование. – Вы меня обрекли на голодную смерть, изверги! Спустили на черном рынке все мое продовольствие и уникальнейший, единственный в своем роде портативный трансмиттер! Полагаешь, я должен быть безмерно благодарен вам за такую подлянку?!
Шпалис пылал благородным гневом. Марио был бел, словно горный ландыш.
Через минуту из комнаты донеслись бурные, незатейливые английские маты с периодическим вплетением изысканных итальянских слов, не поддающихся точному переводу.
Еще через минуту стало слышно, как кто-то чувствительно приложил соперника об стену.
Лючия Понтедра, невысокая тучная женщина, как раз возвращалась от своей чахлой соседки, когда с порога