После майских праздников Захар Петрович поинтересовался у старшины рода и по совместительству отца и автора его отчества – нравится ли ему теперь его существование? И тогда отец показал сыну свой дневник, который стал писаться по странному желанию, свойственному самому дневнику, и в котором написалась новелла с названием «Подвал». Захар Петрович с осторожностью прочёл одно только название, и этого ему хватило, чтобы похвалить литературное начинание главного Бушманского из всех живущих в обозримом настоящем.
Подвал
С виду кажется: всё как всегда… Так же, как всегда, но любое сравнение на пользу простейшей непредсказуемости, и это человека уличает во всезнайстве и подкалывает его за позу мудрости. День складывался так, что от него было что ожидать. Все метеорологические показатели были подобраны таким образом, что самочувствие запоминалось настроением, а оно подбрасывало ощущение не до конца прожитой молодости. Итак, мы опустили в себя второй завтрак и вышли с ним на прогулку. Я заметил, что шахматисту нравилось быть шахматистом, и он уже мог жить за счёт этого образа.
С утра ему захотелось рассказать мне проснувшийся в памяти биографический факт, и я притворился слушать… Мы решили «загулять» это дело, в четыре ноги разминая ракушку крупного помола.
Теперь все аллейки и даже тропинки озвучивали любое перемещение «пенсообразного» существа. Шахматист уже начал подтаскивать первые фразы и выбирать стиль, как тут я заметил летящую на «бреющем полёте» Светлану Андреевну.
Она шла лоб в лоб, и мы посторонились, чтоб не дай бог… как две аэродромные вороны, не попасть ей в работающие двигатели. Поравнявшись, она включила «реверс» и произнесла:
– Бушманский, можно тебя на минуточку?
– Конечно, можно… – сказал я, и мы отошли от повисшего в самом себе шахматиста.
– Пётр! Не мог бы ты проводить меня в подвал? – спросила она по секрету.
– Мог бы… Просто проводить или с намёком?
– Посмотрим! Я там уже была, но одной – не в кайф!
– Интересно?
– А то?