Вечернюю молитву Императрица Руси Екатерина Алексеевна совершала в маленькой часовне в полном одиночестве. Особенно усердно молилась она перед чудотворной иконой Георгия Победоносца. Это отнимало у неё много сил. В покои свои государыня возвращалась растрёпанной и совершенно уставшей. Полученное небесное удовлетворение всегда придавало её внешнему виду нескрываемые чёрточки скорби, но непреклонная воля, видимая во властном её взгляде, оставляла за ней образ умной и расчётливой земной властительницы.
В рабочем кабинете государыни было тепло и уютно. В камине напротив письменного стола, громко потрескивая, пылали жарким огнём берёзовые поленья. Екатерина Алексеевна подошла к зеркалу и застыла, внимательно изучая своё отражение. После тяжёлого вздоха она удовлетворённо произнесла вслух:
– Дщерь Петрова…
В тот же миг ледяной ветерок пробежал по её спине. Государыня оцепенела, сжав до хруста в пальцах своих концы шерстяной шали. Через мгновение дух Великого Петра вероломно втиснулся в её испугавшееся сердце. Ещё через миг нежное тепло благодати приятно растеклось по всему телу. Болезненное чувство беспричинной тревоги покинуло согретое сердце Великой Государыни. В успокоившейся душе заиграла лёгкая мелодия. В груди сразу стало легко и просто.
Расположившись поудобнее в кресле, воспрянувшая и помолодевшая, самодержавная царица взяла в руки перо и, нисколько не усомнившись в остроте его, решительно отодвинув в сторону прошение Светлейшего князя о запорожских казаках, принялась писать ответное письмо Мари Франсуа Вольтеру.
После лютой зимы весна в урочище Красный Кут пришла в сей год относительно рано. После ошалелого схода льда на реке Подпильной зимушка-зима вдруг опомнилась. Теперь круглый день в округе стоял густой туман, а ясные звёздные ночи заканчивались заморозками. Дичь дружной ватагой тянулась на родину с юга; к ней, в сумеречные плавни, неудержимо бежала домашняя водоплавающая птица. Проснувшаяся рыба вяло шла нереститься на отмель. Разбухшие почки на деревьях распускаться пока ещё явно не торопились. Видя такую кутерьму в природе, расчётливый крестьянин сыпать зерно в студеную землицу не спешил. Сечевики с нетерпением ожидали силу живительного солнца.
Ещё жив был в сердцах состарившегося во времени поколения запорожских казаков Манифест Петра Великого. Не простил российский самодержец измены сечевикам и после победы над шведами стёр Сечь с лица земли днепровской. Только после смерти Императора смогли покаявшиеся в грехах малороссы на реке Подпильной создать вновь своё демократическое и свободное товарищество. Но недолго жили в покорности запорожцы да расшалились не на шутку. Позабыв про завет и устав, попирать стали российские законы, чем вызвали гнев Императрицы Российской Екатерины Второй. Теперь ждать милости от московской власти не приходилось, поэтому прибытие в Новосеченский ретраншемент двух рот егерей с артиллерией принесло вместе с собой неминуемый знак беды для всей малороссийской общины. Сразу же забурлила боевым духом не имеющая в Сечи «ни кола ни двора» сирома и основательно принялась готовиться к защите и обороне обнесённой дубовым частоколом родной земли. Привязанный прочно к землице семейный малороссийский казак-землепашец ввязываться в кровавую драму вовсе не собирался и больше богател думкой будущего урожая. Благоразумное духовенство раздор между православными братьями не поддерживало и милостью Господней склоняло товарищество к покаянию. Скрывающиеся от правосудия люди, остро почувствовав себя здесь лишними, укрывались с глаз долой в непроходимые плавни. Неопределённость играла крайними эмоциями, отчего истинная любовь упёртых хохлов друг к другу скоро оборачивалась в ненависть. Правда, целительное время охлаждало пыл раздора, и спасительная надежда на «авось» в который раз сплачивала обособленных вояк в единокровное грозное запорожское войско.
Антон Головатый нисколько не сомневался в решительности самодержавной власти. Заручившись поддержкой Василия Ивановича Попова, он терпеливо обивал пороги Потёмкинской канцелярии, кротко ожидая милости Светлейшего князя. Сочинённая наспех просьба не произвела впечатления на «вице-короля юга». В приступе бешенства разлетелись в разные стороны в клочья изорванные листы челобитной. Брызжа слюной в лицо поникшего казака, Григорий Александрович Потёмкин гневно предопределил неизбежную судьбу Запорожской Сечи.
– Не можно вам оставаться, крепко вы расшалились!
Генерал-поручик Пётр Текели был срочно вызван в ставку Светлейшего князя. В назначенный час Потёмкина в своей резиденции не оказалось. В казённой светлице по случаю отсутствия хозяина осмелевшая разночинная публика ровно дышала, вполголоса сыпала остроты, беззастенчиво сплетничала. Не успел генерал внимательно разглядеть лица