Одно время повадились они со скуки, ища себе забавы, вылезать в темноте наружу и пугать прохожих. Прятали в темноте крышку от люка, а сами затаивались: один в колодце, другой – неподалеку, и сидят, значит, поджидают жертву. И вот ковыляет в сумерках какой-либо вполне приличный себе гражданин со службы. Думает о чём-нибудь опять-таки вполне приличном. О том, к примеру, как завтра дураку Ваське на его глупые шутки, мол, Алексей Алексеевич свои сигареты на работе не курит, жене на пальто откладывает ответить. Главное, подлец, потом вдруг как вспомнит, что жены-то у Алексея Алексеевича никакой и в помине нет. А стало быть, он попросту жлоб и попрошайка. И выходит всё так, что это он сам тут зря людям голову морочит. И так мерзко-мерзко протянет сигаретку, мол, на, мил человек, угощайся. И противно становится Алексею Алексеевичу аж на целый день, а то и на все выходные, если вдруг безобразная сцена эта на пятницу выпадает и кажется, что все кругом смотрят на него как на убогого какого и за спиной шикают и глумятся. Идёт и размышляет, что, мол, лучше Ваське завтра клеем стул намазать или в обеденный перерыв стереть все документы с компьютера, покуда он в курилке свои байки травит да сигаретки беспечно покуривает. А бывает и с неприличными мыслями ходят всё те же вполне приличные граждане. Идёт, бывало, такой Алексей Алексеевич и думает, как склонить новенькую Зиночку к сожительству, и желательно на рабочем месте, и желательно, чтоб никто не узнал, но все догадывались. А подлецу Ваське всё-таки стул клеем намазать. Замечтается этот гражданин и сверзится, родимый, в колодец. Не успеет приземлиться, а крышка сверху – бах, и захлопнулась. Тут-то всё веселье и начинается. Голубчик, пролетев три сажени в темноте, плюхается в чёрную, холодную, вонючую жижу. Слышит металлический лязг закрывающейся крышки, ужасающий хохот сумасшедшего снаружи, затем лёгкое прикосновение и проникновенный, леденящий душу шёпот: «Ну что, попался, родненький».
«А ну как маньяк-насильник?» – думает тут беспечный гражданин, случаи ведь и не такие бывают. Вон и по телевизору давеча показывали, чуть не словили одного такого. Всё одиноких мужчин подкарауливал и склонял их ко всяким безобразиям.
Приметы даже разбойника этого описывали. Мол, телом он тучен, рыжеволос и рыжебород. А особая примета в нём, что носит с собой картинки разные на палочке, на манер хоругвей. И всё громко иностранцев ругает да геев. Да только как такого мерзавца словить, никто и не ведает. Потому как, почитай, каждый тех иноземцев и сам бранным словом попрекает. Полиция наша доблестная – совсем с ног сбилась. Выловила с пару десятков рыжих толстяков, да, видать, всё не тех. Не прекращаются безобразия.
В такой нервической ситуации мало кто проявляет выдержку и, как говорится, «сохраняет лицо». Да что мало – никто пока не проявил и не сохранил. Жидковат стал мир на героев. С глазами, полными страха, с захлебывающимися жалобными причитаниями и поросячьим визгом пленник, спотыкаясь в щедрых городских сливах, устремляется в светящийся сумрачным светом боковой проход, где и находит соседний колодец с отпертой сверху крышкой и заботливо заранее приставленной Тешой и Сёпой лесенкой.
Молодой белкой взлетев вверх по лестнице, такой Алексей Алексеевич напрочь забывает о дураке Василии. Молчаливым и могучим вихрем, не разбирая дороги, высоко, по-бабьи, выбрасывая колени, проносится он по лужам одинокого сквера, спугивая со своей дороги осторожные стайки воробьёв и гопников. И думается ему в такой момент, что чудом ушёл он от расправы лютой, нечеловеческой.
И долго ещё в ночных кошмарах будет слышаться шёпот из подземелья и смех за закрытой крышкой люка этакой рыжей хари, тянущейся к нему своими слюнявыми губищами. Тогда он сам своим воплем будет пугать заснувшую рядом с ним на диванчике Зину и чутко бдящую пенсионерку со второго этажа. На службе он станет одновременно и сосредоточен, и рассеян. Всё время с серьёзным выражением лица, внимательный ко всем поручениям начальства, аккуратно одетый, с зачесанными на пробор как-то рано подёрнутыми сединой волосами, даже переставший собачиться с дураком Васькой, всем хорош. Но вот разве что-то во взгляде новое появилось у Алексея Алексеевича, или, наоборот, пропало. Какая-то пустота там образовалась. Подружки Зинаиды спрашивают её, мол: «Как ты можешь с таким? У него глаза-то рыбьи». Рыбьи, подтверждает Зинаида, зато человек хороший. Других подлецов понасмотрелась, одни глупости на уме, а этот с работы сразу домой. Задёрнет шторки и сидит на кухне, молчит, курит. Обстоятельный мужчина.
Так развлекались закадычные друзья Теша и Сёпа, и в голову им даже не приходило, что ломают они шутки ради судьбы, хоть и маленькие, но человеческие. Развлекались они, пока не случилось с ними форменное безобразие. Ну, иначе