Назвать матрас дармоедом было бы несправедливо. В высокий сезон (с октября по май) технологическое чудо-подстилка исправно отрабатывала хозяйские инвестиции. На этом поприще она сменила пружинный артефакт. Старик сдался без боя, хотя и скрипел в дверях, нечто типа «адью, неблагодарные… что б вам повылазило». Но и он вскоре обрел вторую молодость в дворницкой, населенной жаркими азиатами.
Первое время вновь прибывший матрас обменивался с депортированным впечатлениями и даже интересовался привычками и наклонностями Хозяина. Однако диалог не клеился: разобиженный предшественник все больше отмалчивался, ссылаясь на служебную и врачебную тайны разом. К тому же новые владельцы нагружали его усталые пружины немыслимыми прежде сексуальными экзерсисами так, что сил на диспуты практически не оставалось.
В конце концов, шикарный новодел научился не принимать близко к сердцу последствия любовных утех, терпеливо ожидать сезонную передышку и приспособился раз в календарный год переворачиваться.
«Все когда-нибудь да кончается. Пройдет и ночь. А там, глядишь… Сорок семь, сорок восемь – этот особенно смешной – …сорок девять… пятьдесят один – интересно, на какой цифре Хозяин споткнется – …пятьдесят три… шестьдесят… хррр…»
Ринит и маслины
глава первая
– Да присядьте ж наконец!
И то – правда: молодой человек беспрестанно вскакивал и нервно кружил вокруг столика. Его немыслимо длинный шарф мел полы, хлестал посетителей по щекам, а иногда и вовсе опрокидывал фужеры с шампанским на атласные подолы визгливых кокоток. Раз он зацепился за гусиный плюмаж и волочил удивленную птицу вплоть до туалетной комнаты.
– Отчего же, могу и присесть, – юноша рухнул на стул, достал огромный платок. На миг лицо скрылось за сероватой занавесью, под которой угадывался длинный чувственный нос. От частого соприкосновения с грубой тканью нюхательная оконечность покраснела и кое-где покрылась заурядными прыщами (ничего удивительного, ибо Поэт страдал хроническим насморком по причине дырявых башмаков и частых романов с неумелыми гимназистками).
– Так-то лучше, – толстяк перестал вертеть головой и отпил большой глоток Сельтерской, – у меня от вас косоглазие может случиться.
– Водки хочу. Закажите мне водки, – Поэт затолкал платок в брючный карман, – И мяса.
– Айяйяй, – толстяк поморщился (прозаик давно мучился подагрой), – Человек! Сто пятьдесят и котлету. Вам с горошком или с консервированной кукурузой?
– С мясом. У меня белковое оголодание.
– Айяйяй, молодой человек. Нет такого слова – «оголодание».
– Слова, может, и нет, но есть от этого меньше не хочется.
На открытой веранде приморского ресторана царила атмосфера сытого праздника. Запахи подгоревшего шашлыка, спутавшись с ароматом