– Я, знаете ли, не особо пьющий, – мужчина вытер нос, – но кое-чем помогу. Если не побрезгуете…
Портфель открывался мучительно долго. Так долго, что Петрович успел перебрать в уме, все, чем он мог бы «побрезговать». И это «все», за исключением красных чернил, легко укладывалось в определение «условно съедобные». Да и чернила, чего греха таить, употреблять доводилось. Но вот с красными, старик осторожничал. Тому виной давний случай, когда Василий – тогда еще начинающий смотритель – хватанул с бодуна найденную на школьном дворе полную чернильницу. Толи жидкость основательно прокисла, толи производитель чего-то напутал, но факт остается фактом, Петровича скрючило и хуже того – настроение окончательно испортилось: «Будто двойку проглотил!»
Один за другим на свет появились два пузырька. Несмотря на малый размер, они внушали уважение. «Мал золотник да дорог, хорошо яичко к Христову дню, меньше клоп больше воняет…» – вертелось в голове страдальца, пока командировочный закрывал спасительный Сезам.
– Это протирка. На спирту и красном перце. Я насквозь простужен, чертовы сквозняки. Знакомый доктор присоветовал.
Надпись «для наружного применения» Петровича не смутила: «аптекари ни бельмеса в напитках не разбираются. У них спирт из крана течет, всем бы их заботы!»
– На меня внимания не обращайте, – постоялец была сама вежливость, – после двадцати трех и до семнадцати не пью.
– Угу, – Петрович всосал протирку, словно пылесос салфетку.
Чмок!
В наполненной ароматом шиповника тишине смотритель прислушался к новым ощущениям. Головная боль ретировалась, побросав знамена и раненых, ей на пятки наседал огнедышащий дракон. Испепелив по дороге вкусовые луковички, гортань и способный переварить жемчужную раковину, желудок разнузданный мутант прочно обосновался на пропахшей солнцем периферии. Петрович попробовал шевелить пальцами ног, стукнул деревянной рукой под коленом – увы, с таким же успехом мошкара царапает на окне градоначальника неприличное слово. Где-то вдали, на линии горизонта отчаянно семафорили заблудившиеся корабли, матерились грубоватые шкиперы, тошнили на палубу укачанные пассажиры. Беспризорный маяк отключился в знак солидарности с оцепеневшим другом, ибо настоящая мужская дружба проверяется на прочность не в очереди за бесплатной антоновкой. Непреклонный, словно противотанковый еж, навигатор был равно глух к леденящим сухопутную душу проклятиям и мольбам позеленевшей от качки праздной публики. «Включусь только вместе с Василием Петровичем» – решило волшебное око и зажмурилось плотнее.
С ближайшего судна донеслась любимая Петровичем мелодия «Эти глаза напротив». Он судорожно вдохнул и опрокинул в онемевшее отверстие рта оставшийся фаустпатрон. Вторая зверюга проскочила по проторенной дорожке трофейной ротой по оккупированной территории. Раздосованная