– Эллина! Уже второй раз зову завтракать! На кухне горячие круассаны… Были горячими…
Ну вот, мама уже сердится, надо вставать. Да еще снизу соблазнительно доносился запах свежесваренного кофе. А-а-х, как было бы чудесно, если б это все ей принесли в постель. И чтобы еще и никуда не идти! Ах, этот чертов лицей… Ну что ей там делать?! Учить какие-то названия никому не известных рек или гор? Да кому они нужны? А геометрия – вообще ад кромешный. Какой из нее ученый?! Вот папа – другое дело, он – профессор в университете. А она кто? Его бестолковая дочка, которая интересуется чем угодно: музыкой, танцами, рисованием… но только не наукой.
Эллина глубоко вздохнула, нехотя вынырнула из-под теплого одеяла и поежилась. Наскоро накинула розовый плюшевый халат, который ей ужасно нравился, потому что к его капюшону были пришиты ушки. В этом халате девушка напоминала себе маленькую милую зверушку. Проходя мимо зеркала, она на мгновение застыла, внимательно разглядывая себя. Сделала смешные рожицы. «Надо обязательно сфоткаться в этом капюшоне. Получится прикольная селфи!» – подумала Эллина и принялась шарить в кармане халата в поиске любимого айфона, с которым не расставалась даже ночью. В этот момент настойчивый голос мамы снова вырвал ее из мира фантазий.
– Иду! – рассерженно крикнула девушка, напялила шлепанцы и со вздохом отправилась по лестнице вниз.
Семья Эллины жила в респектабельном пригороде Парижа под названием Ньюи-на-Сене, в огромном старинном здании с мрачным гранитным фасадом. Внутри дом был холодным и неуютным, основную часть его занимала солидная дубовая лестница, которая еще и скрипела. Когда года два назад родители наконец решили покрыть ее ковровой дорожкой, стало немного уютнее, но скрип все же был слышен.
Эллина родилась и выросла в этом просторном доме. За все шестнадцать лет своей сознательной жизни она смирилась с этим гигантским пространством, высоченными потолками и мраморными каминами в каждой комнате. Конечно, ими никто не пользовался, и тепло в их доме излучали современные радиаторы, поэтому домашний интерьер представлялся девушке вычурным и старомодным.
Эта древняя кафельная плитка на полу не то чтобы раздражала ее, а скорее навевала скуку. Эти высоченные парные, как во дворце, двери, расписанные под мрамор, которые ее родители гордо называли «французской живописью»… А какая еще живопись может быть во Франции, если не французская? Эллина представляла себе этакого пузатенького художника, в бархатном берете, шелковых бриджах, нелепых гольфах и с непременным платком-галстуком на шее, который ползал по подмосткам с тончайшей кисточкой в руках и наносил финальные мазки на их двери, чтобы потомки, глядя на них, думали, что это не древесина, а мрамор. С ума сойти! Столько усилий, и все для того, чтобы двери комнат гармонично сочетались с этими проклятыми каминами.
Нет, несмотря на любовь к живописи, свою комнату Эллина, конечно, обставила по-другому: современная белоснежная лаковая кровать с ее любимым плюшевым медведем, шкаф для многочисленных нарядов с огромной, во всю стену, раздвижной зеркальной дверью, письменный стол, половину которого занимал плоский компьютерный монитор. Развесив на стенах многочисленные постеры, Эллина создала в своей комнате уютный мирок, который ей совершенно не хотелось покидать. Но реальность брала свое: на дворе – понедельник, и пора отправляться в школу!
Растрепанная девушка наконец нехотя дошлепала до кухни. Ее помятая физиономия и полусонные глаза вызвали непроизвольный смех родителей. Поправляя пряди своих непослушных русых волос, Эллина совершенно не разделяла их бодрого настроения. Вот что в этом веселого?
Ее отец, как всегда тщательно выбритый, в белоснежной рубашке с несгибаемым воротничком и в профессорском костюме, уже допивал свою чашку кофе. Он весело подмигнул дочери, сравнив ее с йети. Очень смешно! Еще не проснулась окончательно, а уже оказалась реликтовым гуманоидом… Ну да, когда твой отец – профессор истории, он тебе всегда подберет подобающий легендарный персонаж. Эллина еще согласилась бы стать какой-нибудь там Марией-Антуанеттой или, на худой конец, Жанной д'Арк, но йети – это уж слишком!
Тем временем ее суперумный папочка, непревзойденный доктор наук Марк Фринж, поставил свою тарелку с кружкой в посудомоечную машину и чмокнул в щечку на прощание нахохлившуюся дочь. Супруге Стефани достался долгий горячий поцелуй, из чего девушка сделала вывод, что маму он любит все-таки больше, чем ее. Однако отец не заметил «оплошности» и бодро сообщил членам семьи, что задержится после работы на заседании кафедры. Когда к унылой физиономии дочери добавилась еще и хмурая мина супруги, Марк поспешил заметить:
– Когда стану деканом, обязательно перенесу все эти «вечерние посиделки», ведь можно заседать и в обеденный перерыв.