– Фершела! Фершела! – грозно требовала Кстинья, стараясь поспеть за отъезжающим бригадиром.
– Беда, беда с этим Иваном Тугушевым, – думал Павел. Кузьмич. – До армии старухе Булаевой покоя не давал, то на танцы в клуб ее приглашал, то частушки под ее окном пел. Ведь надо ж выдумать:
Пошла плясать,
Юбку забулавила.
Полюбила гармониста
Бабушка Булаева!
Прежде чем разыскивать ветеринара, Павел Кузьмич заехал к силосному кургану, где Иван отгребал трактором снег, и подозвал его к себе.
– Ты что же, подлец, с Кстиньиным козлом сделал? У тебя голова на плечах есть? Есть или нет?
– Какой козел, Павел Кузьмич? – удивился Иван.
– Ты зачем у нее козла сегодня задавил?
– Не давил, Павел Кузьмич, слово даю…
– Там твой след, сам видел!
– Не давил, – Иван опять хотел поклясться, но вспомнил, как утром напротив дома Волковых что-то метнулось из-под трактора, и осекся. – Если только задним колесом… Но ведь в правилах сказано… не виноват я.
– Я покажу тебе правила! Ты у меня походишь с вилами! – пригрозил Павел Кузьмич.
«Вот и разбери их, – думал он, отправляясь за врачом. – Вроде и не врет Иван. Может, Кстинья сама недоглядела, обкормила чем-нибудь, а теперь ищет виноватых…»
Ветеринара он нашел во второй бригаде и сразу же повез его на место происшествия.
Врач долго ощупывал козла, потом вскрыл, покопался у него внутри. Затем отошел, вытер руки снегом и сказал:
– Не виноват Иван. Разрыв сердца. Застоялся у тебя козел, Кстинья. Прогуливать надо было. Может, трактора испугался, может, чего еще…
– Не виноват! Не виноват! – взвыла Кстинья и начала причитать над распотрошенным козлом.
– Ну вот что… Ты не убивайся. Этим не поможешь, – посоветовал Павел Кузьмич.
Бригадир и ветеринар уехали.
К Кстинье на шум опять сбежались бабы. Окружили ее, горестно покачивали головами и тихо, как на похоронах, переговаривались между собой:
– Сажать за такое надо.
– Из поганого ружья стрелять, а не сажать. До разору дошел. То частушки, то припевочки… На маскараде в клубе пел про Кстинью. Сама слыхала:
Дом в Кувшиновке горит,
всяк тушить его бежит:
кто со шлангом, кто с насосом,
а Кустинья с длинным носом!
– Я на Кстиньином месте глаза бы ему выцарапала! Сам на себя поглядел бы, красавец, – нос-то у самого задран, аж мозги в ноздри видно.
– А еще за библиотекаршей ухлыстывает, жениться собрался.
– Кто это сказал? – насторожилась при этих словах Кстинья.
– Сама видела, – ответила только что говорившая баба. – Поутру нынче, как сгибень, от нее тащился. А дома, брат его, Анатолий, сказывал, прямо с порога заявил – женюсь!
– Ну, я ему присватаю! – пригрозила Кстинья,