Правду жизни, которая вызывает удивление, в прессе величают сенсацией. А для покорения праздного читателя достаточна сенсация вымышленная. Не ищи, не открывай – только плесни воображения (здорового или не очень…) Но теперь у вас есть я и моя история без вымысла. Она привлекла меня не только тем, чем привлекла бы журналистов, перевернувшихся с ног на голову в поисках разгадки случившегося чуда.
Эта пронзительная история любви – крик души, сумасшедший полет в бездну нетривиальных ощущений и чувств, где любовь отрицает любовь, где страсть настолько велика, что ничтожна, где незримо малое обладает сокрушительной силой, где триумф достается проигравшему. А шокирующий итог лишь подчеркивает силу и смысл взлелеянного веками постулата.
Я не вправе посвятить вас в то, каким способом проникла в чужую тайну. Верите вы или нет, что мне добровольно вручили сокровенное на условиях сокрытия истинных имен? Как знаете. Но я обещаю никого не потревожить. Удивляйтесь и любите жизнь!
Глава 1
Не первый раз машина пожарной службы несется по одному и тому же адресу, заставляя прижиматься транспорт к обочине. Выдвигается лестница, высыпают удальцы. Один ловко карабкается по растущим ступенькам на самый верх многоэтажки, остальные растягивают батут. На краю покатой крыши стоит ребенок лет пяти, с любопытством наблюдает за суетой внизу. Наконец, пожарный достигает вершины, и ребенок доверчиво идет к нему на руки. Лестница ползет вниз к спасительному для людей обетованию. Только не для этого ребенка. Ему на земле неинтересно. Об этом уже знает дежурный караул.
– Зачем же ты опять забралась на крышу? – спрашивает спасатель, прижимая девочку к себе.
– Я ждала, когда полечу.
– Вот как? Боюсь, я тебя огорчу, малышка. Люди не летают.
– Откуда вы знаете? У вас не получилось?
Мужчина с любопытством рассматривал девочку. С виду обычный ребенок. Только брови, немного сросшиеся на переносице, добавляют взгляду капельку взрослой мудрости. И еще одна странная особенность: на кончиках ушей – едва заметные светлые волосинки, напоминающие беличьи кисточки.
Чудно!
– Послушай, я – пожарный. А пожарных положено слушаться. На крыши лазить нельзя. Вот мы тебя спасаем, а где-нибудь пожар. И тушить его некому, потому что мы заняты пустяками. Поняла?
– Поняла. Теперь мама опять уволит няню.
– Почему?
– Не усмотрела за ребенком.
– Чудной ты ребенок! Прямо наказание какое-то! А на крышу больше не лазь. Тогда возьму тебя пожарным работать, когда подрастешь.
Восемь лет назад…
Очень не люблю кабинеты. Это отзвук моей подростковой робости и стыда за неё. Я с трудом заводила знакомства, неумело общалась. Отчасти потому, что медленно росла и запоздало по-девичьи округлялась. Видя, как отличаюсь от сверстниц, порой считала себя неполноценной. Тогда я сознательно избегала оказаться на фоне тех, кто выше (во всех смыслах). Вот одна тонкая нить веревочки будущих причин. Сейчас я чуть дальше от временной впадинки отроческих неполноценностей: мне тридцать шесть… Робость и “неумехость” позади, а боязнь кабинетов – слабый осадок памяти.
Тем не менее, на прием к высокому “чину” я записалась. В его власти было помочь мне, а в моей способности к документодобыче – отцу. Два года он тяжело болен. Ничего не знает о конечном исходе болезни и ждет выздоровления. Врачей удивляет небывало долгое пребывание больного на этом свете. А нас с мамой удивляет почти мистическое стечение обстоятельств: в тот самый момент, когда обреченный человек держится за жизнь вопреки прогнозам и статистике, медицина делает шаг вперед и бросает вызов страшной болезни. Это событие мы восприняли как знак свыше.
Чудесное изобретение прошло все испытания, как положено, получило разрешение Минздрав(а), но в массовое производство еще не поступило. Достать его было почти невозможно. Но именно это “почти” и стало для нас обнадеживающей радостью.
После того, как мы получили в столичном институте миллион справок о стопроцентном соответствии болезни изобретенному препарату (не наоборот!), посетили и “мин”, и “здрав”, дорога привела к областному “надсмотрению” за средствами.
Забегая вперед, расскажу со скорбью, что лекарство мы достали, но два курса лечения, как полагалось, провести не успели. Оказалось, слишком поздно. Чудо осталось невостребованным. Отец умер.
Но эти трагические обстоятельства стали началом созидания самой главной ценности на земле!..
Я перед кабинетом, ухоженная, тщательно одетая, но с усталым отрешенным взглядом и опущенными уголками губ.