Провоцировать смертельные аварии нужно аккуратно. И только в бронированных автомобилях. Иначе есть риск стать фаршем с перемолотыми костями.
Мы были где-то под Боржоми и, стоя в кромешной тьме, проклинали водителя, бросившего нас посреди высоких скал. «Дальше сами, – сказал он. – Мне нужно возвращаться». Он торопливо развернулся и проводил нас задними ослепляющими противотуманными фарами, которые исчезли в лёгком дыму. Мы накрылись дождевиками, и я стал думать, где разбивать палатку.
– Ты шо рофлишь, – воспела Соня. – Я не уйду с дороги
в эту глушь. – Она жалобно, как капризный ребёнок, заскулила. – Там змеи, пауки и скорпионы. И медведи с гиенами.
Мы не спали вторые сутки и ещё пару часов назад ютились за столом странной семьи, один из членов которой вознамерился на ночь глядя отвезти нас из Хашури в Боржоми, но по каким-то веским, известным только ему причинам водитель высадил нас в горах и уехал в обратном направлении.
– Я устала, – продолжила она. – Хочу в горячую ванну. И деняк.
Мы не ходили в душ несколько дней, зато были сыты и всё ещё пьяны от нескольких шотов чачи, выпитых за дружбу народов. Когда свет от фонарного столба упал на обочину, я заприметил картонку. Мокрую, грязную и одинокую.
– Деньги? – заорал я. – Зачем тебе сейчас деньги?
Я достал из сумки маркер и, протерев грязь ногами, написал «ДАЙТЕ ДЕНЯК». Мысли, перенесённые на бумагу, сбываются с большей вероятностью. Даже самые абсурдные. Особенно, если написать их за тысячу километров от дома. Ночью. В дождь. На огрызке того, в чём обычно тут возят фрукты.
Локальная шуточка «дайте деняк» преследовала нас всю поездку и иронично вырывалась из наших уст, а началось всё с момента, когда мы ещё на Родине зашли в приёмную тракторного завода, связались с кабинетом директора и произнесли «дайте попить». Затем, не спеша, с серьёзными лицами, вышли с КПП и залились животным смехом. Тупейший юмор.
Как и ситуация, в которую я влип здесь, посреди красивой холмистой местности, наедине с пизданутой пьяной девочкой, уволившейся с работы и оборвавшей все связи лишь затем, чтобы свалить из страны с мутантом, которого она знала пару недель. В её ноздре торчало бычье кольцо, на предплечье и икрах чернели портаки, а за спиной громоздился большой рюкзак, который иногда её перевешивал. По ходу поездки я усёк, что её эмоциональное состояние не всегда стабильно, особенно учитывая то, что незадолго до выезда она призналась в полугодичном употреблении антидепрессантов. «Иногда у меня бывают срывы, – говорила она. – Мне нельзя нервничать». Я всегда был начеку и ожидал от неё неожиданных выходок, наподобие внезапной депрессии или суицида, но это было не самым гнусным, что могло произойти в таком водовороте событий между мужчиной и женщиной.
– Если я в тебя влюблюсь, – сказал я, удерживая картонку, – то привяжу на цепь к дубу и оболью свиной кровью. Хищники быстро тебя вычислят. – Я её приобнял. – Твари сожрут тебя заживо в память о всех хороших парнях, которых ты кинула.
Она с отвращением оттолкнула меня и послала на три буквы, едва сдерживая слёзы. С виду Софья была настоящим невинным ангелочком, которого хотелось нянчить и баловать – но только до того момента, пока она не начинала перегибать палку и вести себя, как грудничок. Вместо соски она требовала то, что удовлетворяло её желание, а когда получала отказ, надувала губы, как дошкольник у прилавка с импортными игрушками.
Мои грубые слова никак её не обижали, ведь она знала, что свиной крови в этих краях нет. Как нет и намерений её убивать, потому что мы договорились держаться вместе. И потому что я её не любил.
Во всяком случае сейчас, спустя несколько недель знакомства и осознания того факта, что она – грёбаная колдунья, использующая мужиков для своих нужд. Подлинный дискомфорт она могла причинить только в случае, если у меня съедет по ней крыша. А сейчас она являлась моим другом, с которым я познакомился на почве кокетливого безумства и помешательских мыслей – например, отправиться в малобюджетное скитание в южную часть бывшего Советского Союза, выискивая при этом смысл жизни и показывая один фак платному проезду, а другой – всем людям, которые не в состоянии понять кайф такой свободы. На двоих у нас было четыре руки, поэтому остальные факи мы показывали друг другу.
– Пошёл ты, – буркнула она. – Тебе нечем меня привязывать.
Действительно, единственная цепь, которая у меня была – это цепь запутанных событий, не поддающихся быстрому объяснению. Без спокойного анализа происходящего было не обойтись. За последние пару дней произошло столько всего странного, что ночная горная трасса являлась не самым удобным местом для того, что рассудительные люди подразумевают под «разбором полётов». Нам требовался ночлег или место, где можно укрыться от накрапывающего дождя, но ввиду параноидальной фобии моей спутницы это сделать не удалось бы в ближайшие три часа – вплоть до рассвета. Она боялась темноты, и ей двигал страх неизвестности.
Люди боятся спать в темноте. Они включают таймер на телевизоре, укутываются в одеяло