«Да, – думал Марк Ливий Друз, видя, что заседание идет к концу, – это действительно все. Принцепс сената Скавр выиграл, Рим проиграл. Разве те, чьи уши превратились в камень, способны расслышать Рутилия Руфа? Устами Гая Мария и Рутилия Руфа говорил здравый смысл – ясный как день, доступный, казалось бы, и слепцу. Как сказал Гай Марий? Пожнем бурю и несчастья, несравнимые с урожаем засеянных драконьих зубов! Беда в том, что мало кто из них сталкивался с италиками, если не считать нечастых сделок и межевых споров. Откуда им знать, – печально размышлял Друз, – что в душу любого италика давно заронено семя ненависти и мести, которое только ждет своего часа, чтобы взойти? Я сам ничем не отличался бы от остальных, если бы случай не свел меня с Квинтом Поппедием Силоном на поле брани».
Его зять Марк Порций Катон Салониан сидел неподалеку, на верхнем ярусе. Добравшись до Друза, он положил руку ему на плечо:
– Ты пойдешь со мной домой, Марк Ливий?
Друз не спешил вставать; рот его был приоткрыт, в глазах стояла тоска.
– Иди без меня, Марк Порций, – откликнулся он. – Я очень устал. Дай собраться с мыслями.
Он дождался, пока все сенаторы покинут зал, потом подал знак слуге, чтобы тот забрал стул и отправлялся домой, не дожидаясь хозяина. Затем медленно спустился и, пройдя по черным и белым плитам, устилавшим пол, вышел из Гостилиевой курии, где рабы уже принялись за уборку, собирая мусор. Покончив с этим занятием, они запрут двери, чтобы обезопасить курию от обитателей Субуры, лежащей в двух шагах, и удалятся в специальное жилище для государственных рабов при сенате.
Друз брел, опустив голову, от колонны к колонне и раздумывал, сколько времени потребуется Силону и Мутилу, чтобы прознать о случившемся. Он не сомневался, что lex Licinia Mucia, украшенный поправками Скавра, в кратчайший срок – в три нундины, то есть за семнадцать дней, – пройдет всю процедуру, отделяющую законопроект от обнародования до принятия, и на таблицах появится новый закон, с которым рухнет всякая надежда на мирное решение спора с италийскими союзниками.
С Гаем Марием он столкнулся совершенно неожиданно.
Это было столкновение в буквальном смысле слова. Друз отпрянул, но слова извинения так и не сорвались с его губ, ибо свирепый лик Мария лишил его дара речи. За спиной Мария маячил Публий Рутилий Руф.
– Приглашаю тебя с твоим дядей, Марк Ливий, отведать моего чудесного вина, – предложил Марий.
Мудрости, накопленной за шестьдесят два года бурной жизни, оказалось Марию недостаточно, чтобы предвидеть, как подействует на Друза его учтивое приглашение: мрачное лицо Ливия, прорезанное горькими складками, исказилось, из глаз хлынули слезы. Накрыв тогой голову, чтобы не выставлять напоказ свою слабость, Друз разрыдался, да так безутешно, словно прощался с жизнью. Марий с Рутилием Руфом принялись неумело успокаивать его, хлопая по спине и бормоча слова утешения. Затем Мария посетила