Ангел необъяснимого. Экстраваганца. Эдгар Аллан По

я читал «Леониды» Гловера, «Эпигониаду» Уилки, «Паломничество» Ламартина, «Колумбиаду» Барлоу, «Сицилию» Таккермана и «Диковины» Гризуолда и потому, признаюсь, слегка отупел. Сколько я ни пытался взбодриться с помощью лафита, все было тщетно, и с горя я развернул попавшуюся под руку газету. Внимательно изучив колонку «Сдается дом», и колонку «Пропала собака», и две колонки «Сбежала жена», я храбро взялся за передовицу и прочел ее с начала до конца, не поняв при этом ни единого слова, так что я даже подумал, не по-китайски ли она написана, и прочел еще раз, с конца до начала, ровно с тем же успехом. Я уже готов был отшвырнуть в сердцах

      Сей фолиант из четырех листов завидных,

      Который даже критики не критикуют, —

      когда внимание мое остановила одна заметка. «Многочисленны и странны пути, ведущие к смерти, – говорилось в ней. – Одна лондонская газета сообщает о таком удивительном случае. Во время игры в так называемые „летучие стрелы“, в которой партнеры дуют в жестяную трубку, выстреливая длинной иглой, вставленной в клубок шерсти, некто зарядил трубку иглой острием назад и сделал сильный вдох перед выстрелом – игла вошла ему в горло, проникла в легкие, и через несколько дней он умер».

      Прочитав это, я пришел в страшную ярость, сам точно не знаю почему. «Презренная ложь! – воскликнул я. – Жалкая газетная утка. Лежалая стряпня какого-то газетного писаки, специалиста по сочинению немыслимых происшествий. Эти люди пользуются удивительной доверчивостью нашего века и употребляют свои мозги на изобретение самых невероятных историй, необъяснимых случаев, как они это называют, однако для мыслящего человека (вроде меня, – добавил я в скобках, машинально дернув себя за кончик носа), для ума рассудительного и глубокого, каким обладаю я, сразу ясно, что необъяснимо тут только удивительное количество этих вымышленных необъяснимых случаев. Что до меня, то я лично отныне не верю ничему, что хоть немного отдает необъяснимым».

      – Майн готт, тогда ты большой турак! – возразил мне на это голос, удивительнее которого я в жизни ничего не слышал. Поначалу я принял было его за шум в ушах – какой слышишь иногда спьяну, но потом сообразил, что он гораздо больше походит на гул, издаваемый пустой бочкой, если бить по ней большой палкой; так что на этом бы объяснении я и остановился, когда бы не членораздельное произнесение слогов и слов. По натуре я нельзя сказать чтобы нервный, да и несколько стаканов лафита, выпитые мною, придали мне храбрости, так что никакого трепета я не испытал, а просто поднял глаза и не спеша, внимательно огляделся, ища непрошеного гостя. Однако никого не увидел.

      – Кхе-кхе, – продолжал голос, между тем как я озирался вокруг, – ты, ферно, пьян, как свинья, раз не фидишь меня, федь я сижу у тебя под носом.

      Тут я и в самом деле надумал взглянуть прямо перед собой и действительно вижу – против меня за столом сидит некто, прямо сказать, невообразимый и неописуемый. Тело его представляло собой винную бочку или нечто в подобном роде и вид имело вполне фальстафовский. К нижней ее части были приставлены два бочонка, по всей видимости, исполнявшие роль ног. Вместо рук наверху туловища болтались две довольно большие бутылки горлышками вниз. Головой чудовищу, насколько я понял, служила гессенская фляга из тех, что напоминают большую табакерку с отверстием в середине. Фляга эта (с воронкой на верхушке, сдвинутой набекрень на манер кавалерийской фуражки) стояла на бочке ребром и была повернута отверстием ко мне, и из этого отверстия, поджатого, точно рот жеманной старой девы, исходили раскатистые, гулкие звуки, которые это существо, очевидно, пыталось выдать за членораздельную речь.

      – Ты, говорю, ферно, пьян, как свинья, – произнес он. – Сидишь прямо тут, а меня не фидишь. И ферно, глуп, как осел, что не феришь писанному в газетах. Это – прафда. Все как есть – прафда.

      – Помилуйте, кто вы такой? – с достоинством, хотя и слегка озадаченно, спросил я. – Как вы сюда попали? И что вы тут такое говорите?

      – Как я сюда попал, не тфоя забота, – отвечала фигура. – А что я гофорю, так я гофорю то, что надо. А кто я такой, так я затем и пришел сюда, чтобы ты это уфидел сфоими глазами.

      – Вы просто пьяный бродяга, – сказал я. – Я сейчас позвоню и велю моему лакею вытолкать вас взашей.

      – Хе-хе-хе! – засмеялся он. – Хо-хо-хо! Да ты федь не можешь!

      – Чего не могу? – возмутился я. – Как вас прикажете понять?

      – Позфонить не можешь, – отвечал он, и нечто вроде ухмылки растянуло его злобно круглый ротик.