Но до драк не дошло. Хоть Эмине и дичилась поначалу, поглядывая с опаской на недавних врагов, но к Степану привязалась быстро. Может быть потому, что не стал молодой казак вести себя, как дикий варвар (о чем она наслушалась в свое время), с ходу овладев лакомой добычей, а повел себя с ней на первых порах как любящий старший брат с малой сестренкой – ведь он был на тринадцать годков ее старше. И оттаяла басурманка, посмотрев совсем по-другому на своего пленителя. Тем более что положение единственной жены вольного и богатого казака не шло ни в какое сравнение с тем, что ее – девушку из бедной семьи, ожидало на родине. Что ей сразу по прибытию и объяснили другие казачки – по большей части сами недавние турецкие и черкесские полонянки.
Трудно на первых порах им пришлось, начиная от сложности в общении и заканчивая непохожестью совершенно разных обычаев. Если Степан худо-бедно еще мог объясняться на турецком, то вот Эмине не знала русского вообще. Родители Степана поначалу были не в восторге от выбора сына, но перечить не стали. В конце концов, на Дону этим никого не удивишь. Многие казаки брали в жены пленных турчанок и черкешенок, и ничего, мир от этого не перевернулся. А поскольку до этого они Степана уже порядком достали своими планами с женитьбой, заявляя, что «давно пора», то он им и ответил в том же духе. Дескать, что хотели, то и получите. Чем вам невеста не по душе? Молода, красива, здорова, по хозяйству расторопна, будущего мужа любит и уважает. Вас, как моих родителей, тоже. Что вам еще надо? Ну а то, что приданого за ней нет, так ведь и тещи тоже нет! А то, что по-русски ни бельмеса, и не молитвы Господу возносит, а намаз совершает, так это не страшно. Приданое – дело наживное, язык выучит, перейдет в православную веру, а там и обвенчаются в церкви, как положено. Не они первые, не они и последние. Родители поохали, повздыхали, но смирились. В конце концов, раз Степан сам эту басурманку выбрал, то пусть сам с ней и возится. Действительно, не он первый, не он и последний. Так и начали жить поживать донской казак Степан Платов с турчанкой Эмине, вскоре ставшей казачкой Елизаветой…
Неожиданно хлопнула входная дверь, и на крыльце появилась его сестра Мария.
– Степка, у тебя сын родился!!! Только…
– Что?!
– Понимаешь… У него уже зубы есть…
Степан метнулся в хату. Елизавета лежала уставшая и приходила в себя после родов, а повитуха показала ему младенца.
– Все хорошо прошло, Степан, дал Господь вам сына. Но вот такое я впервые вижу, хотя и слыхала, что бывает. Чтобы у новорожденного сразу зубки прорезались… А ну цыть, бабы!!! Никакого знака Антихриста здесь нет! Сердцем чую, добрый казак будет! Как сына-то назовешь?
– Иваном!
Прошло шесть лет…
Иван возвращался домой с удочкой и куканом, на котором болталось несколько рыбешек, и думал, что сказать матери. Опять влип в неприятности. Снова подрались с Прошкой Рябовым, будь он неладен. Все бы ничего, если бы не «боевые потери» в виде разорванной рубахи у Ивана и разбитой морды у Прошки. Поэтому скрыть не удастся. Прошка, конечно, сволочь еще та, за дело получил, но кто разбираться будет… Тем более его мать опять жаловаться прибежит… Хорошо хоть батька сейчас в отъезде, вернется не раньше чем через неделю. Мать, правда, все равно высечет, но хоть не так сильно.
Подходя к дому, Иван услышал крики. Ругались его мать и мать Прошки. Ну всё… Вздохнув и решив, что чему быть – того не миновать, вошел во двор, как неожиданно дверь отворилась и из нее пулей вылетела Прошкина мать, изрыгая проклятия на голову «басурманки и ее выродка». Глянув с ненавистью на Ивана, плюнула и выбежала со двора. Иван очень удивился, такое было впервые. То, что их матери постоянно ругались после драк, к этому он уже привык. Но раньше Евдокия Рябова всегда степенно уходила с видом победителя, а здесь… Войдя в хату, Иван удивился еще больше. За столом сидели мать и незнакомый пожилой казак в богатой одежде, о чем-то разговаривая. Увидев Ивана, замолчали, и незнакомец уставился на него тяжелым внимательным взглядом, от которого у Ивана по спине побежали мурашки.
Как положено, поздоровался, но незнакомец молчал, продолжая буравить его взглядом. Иван тоже молчал,