Фамилия:
Подлинная фамилия не установлена. Предъявляет документы на имя Марии Григорьевны Шевчук, Олеси Николаевны Чайки и другие.
Профессия:
По косвенным данным – педагог. Работала секретарем райкома комсомола, учительницей Зеленогайской школы.
Звание:
Советское – неизвестно.
В УПА – сотник, курьер центрального провода с особыми полномочиями.
Партийная принадлежность:
Советская: член ВКП(б) – предположительно.
В ОУН: член ОУН (бывший).
Национальность:
Украинка.
Возраст:
Точно неизвестен. Около 28 лет.
Место рождения:
Не установлено.
Рост:
166 см.
Телосложение:
Красивая, спортивного склада, иногда можно заметить военную выправку, походка свободная, властная.
Лицо:
Очень правильное, красивое. Лоб высокий, чистый. Кожа смуглая. Скулы, разрез глаз – восточного, но не ярко выраженного типа. Особых примет нет.
Волосы:
Цвета спелого жита. Не красит. В одних случаях ее видели с косами, в других – с короткой стрижкой.
Нос:
Средней ширины, ровный без горбинки, ноздри прямые.
Уши:
Маленькие, круглые.
Подбородок:
Типичный для украинки.
Зубы:
Ровные, без изъянов.
Рот:
Небольшой, полные мягкие губы.
Речь:
Говорит на правильном украинском, иногда с западноукраинским (львовским) акцентом. Свободно владеет немецким, польским и русским. Речь человека, привыкшего отдавать приказы.
Обладающая этими приметами проникла к источникам высших тайн организации, систематически передавала информацию в НКВД. Участвовала в уничтожении боевых подразделений УПА. Неоднократно выдавала себя за курьера с особыми полномочиями, что позволило ей действовать очень эффективно и нанести серьезный ущерб.
Каждый член организации, который опознает эту чекистку, должен, не ожидая особых на то приказов, любым путем, даже ценою собственной жизни, ее уничтожить.
При акции соблюдать осторожность: вооружена, умело пользуется оружием, отличается личным мужеством, выдержкой и хладнокровием.
Референт службы безопасности…
Место постоя…[2]»
Глава I
В камере было душно. Казалось, ее голые, облупившиеся стены источают густой, прокаленный в жерле огромной печи воздух. Только сквозь маленькое окошко еле ощутимо тянулась свежая струйка воздуха. Окошко было открыто – сквозь решетку виднелся край синего неба. Небо было поделено прутьями решетки на ровные квадратики. Леся встала под окном, подставила лицо воздушному ручейку.
Их здесь было трое. У каждой – узкая откидная койка, жесткое солдатское одеяло, набитая спрессованным в камень сеном подушка. У каждой – своя тоска, только духота одна на всех. Привели их сюда разные дороги. Каждую – своя.
Леся вынула из косы шпильку, провела на стене черточку – закончились еще одни сутки. Черточек было много, они выстроились длинной шеренгой, нацарапанные неровно, но глубоко – твердой рукой.
Щелкнул «глазок» на двери, караульный бегло осмотрел камеру. Все как всегда: девушка на угловой койке спит, вторая лежит, уставившись в потолок, а эта, с длинной косой, пристроилась под окном.
– Спать! – равнодушно приказал солдат.
– Иди к черту! – так же беззлобно откликнулась Леся.
Караульный покачал головой: каждый вечер одно и то же. Никак не привыкнет дивчина, что не дома и не в гостях.
– Марш на койку! – уже строже прикрикнул солдат.
– Ложись, Леся, – присоветовала и девушка, бездумно смотревшая в серый, потрескавшийся потолок.
Сухо стукнула заслонка «глазка», солдат потопал к следующей камере.
– Боже, как душно! – Леся сбросила одежду, нырнула под одеяло. – А у нас дома сейчас сады цветут. И яблоньки стоят как невесты перед свадьбой. А на землю ложится розовый снег – яблоневый. И небо над головой звонкое, чистое. Когда-то снова увижу?
Никто не ответил ей. Впрочем, Леся и не ждала, что подруги по камере как-то откликнутся на ее слова. Она уже привыкла к тяжелому, угрюмому молчанию, как привыкла к тому, что каждый день их по очереди водили к следователям.
И сейчас она разговаривала только с собой.