Как я узнал, что я нуониэль? Понял по разговорам моих спутников. Их было двое: тех, что ехали со мною. Один – широкоплечий бородач, стройный и с красивым лицом. Его густую правую бровь делил пополам белый шрам. Носил этот человек красивый пурпурный кафтан, исшитый золотыми узорами. Выглядел он на все пятьдесят, но когда расправлял плечи, казалось, что до пяти десятков ему ещё очень далеко. В приятных чертах лица читались усталость и душевные терзания. И хоть я не помнил ничего ни из своей жизни, ни из жизни кого-то ещё, я точно мог сказать: такие лица лепит только долгая и нелёгкая дорога. Второй спутник выглядел старше. Ещё год-два и про него можно будет смело сказать – старик. Худощав, с жиденькими усиками и волосами столь редкими, что впору бы назвать его лысым. Он носил холщёвые штаны и рубище, накинутое на спину. Он не надевал его полностью из-за солнца, которое всё ещё грело этот холодеющий осенний мир своими последними лучами. Солнце светило в спину, и я чётко видел на затылке этого старикашки капельки пота. В то же время его кисти покраснели от холодного утреннего воздуха. Из их разговора я узнал, что имя широкоплечего бородача – Ломпатри, а прислуживавший ему почти старик звался Воськой. Ломпатри всё делал медленно и аккуратно. Воська вечно суетился, спотыкался, извинялся. Всё у него сыпалось из рук. Когда Воську постигала очередная бытовая неудача, Ломпатри вздыхал, устало прикрывая глаза. Видать, ему уже давно надоело делать слуге замечания. Зато обо мне Ломпатри очень беспокоился. Постоянно справлялся, как я себя чувствую, но при этом неустанно повторял, что мне нельзя разговаривать.
Мы остановились на привал. То, что я не мог произнести ни слова – я понял, когда попытался выговорить имя этого благородного человека. Что-то в горле помешало пошевелить языком. Ломпатри заметил моё волнение и тут же поспешил взять меня за руку, успокаивая и упрашивая не произносить ни слова. В этот момент Воська, взявшийся устанавливать красную палатку, споткнулся и рухнул наземь, рассыпав по луговой траве железные прутики. Я вздрогнул от неожиданного лязга железа.
– Холоп, – не сдержался бородач Ломпатри, бубня себе под нос проклятья. – Всю жизнь с тобою мучиться!
Затем этот человек с красивым, усталым лицом снова повернулся ко мне.
– Не беспокойтесь, господин, – сказал он, касаясь моего лба. – Вам ничего не угрожает. Если вы снова всё позабыли – я Ломпатри, рыцарь и владыка провинции Айну. Мой меч и моя жизнь – к вашим услугам.
Рыцарь напоминал мне своё имя каждый раз, когда мы останавливались. Это происходило уже раза три. Возможно и больше, но в моей памяти этого не отложилось. Воська, собрал прутики в кучу и снова споткнулся. Раздалась ещё одна оглушительная россыпь.
– Это Воська, – махая на слугу рукою, сказал Ломпатри. – Чернь.
Потом рыцарь закрыл глаза и опустил голову. Через минуту он произнёс:
– Эх, моя Илиана! Видела бы ты это болото!
Я снова попытался повторить «Ломпатри», но язык не слушался, а в горле возникло страшное жжение. Я поднял руку и коснулся шеи. Пальцы нащупали бинты.
– Стрела, – сказал Ломпатри, нежно подняв мою руку и положив её мне на грудь. – Попала вам прямо в горло. Пробила насквозь. Вошла до перьев. Две дырки – одна спереди, другая сзади. Вы ведь не помните, как всё случилось? Не отвечайте.
Когда Воська закончил с красной палаткой, он установил возле неё шест, на вершине которого рдел длинный стяг. Такой можно увидать и за версту. На красном полотне гарцевал силуэт белого единорога. Рыцарь Ломпатри долго глядел на это гордое сказочное животное.
– Вот и всё, что от рыцаря осталось, – произнёс он тихонько.
Под сумерки они уселись возле костра и принялись есть жареных куропаток, но мне дали лишь попить. Ломпатри приподнял меня и аккуратно придерживал мою голову, пока Воська по капле лил мне в рот воду.
– Повезло вам, господин, что вы не человек, – говорил мне во время этого поения рыцарь. – Третьего дня как померли бы. Без еды-то.
– Долго ли, мой господин, нуониэли без пищи могут? – спросил его Воська.
– Сколько-то могут. Я в этих сказочных делах несилён.
Слова «сказочные дела» не разбудили во мне никаких воспоминаний. Только разболелась голова, и я снова стал падать куда-то далеко, в огромную, мрачную бездну. Ломпатри обнял меня и сам стал поить с деревянной плошки, но я уже не мог открыть уст.
– Вы только пейте, господин нуониэль, только пейте.
После этого мир исчез. Не знаю, сколько я блуждал в беспамятстве, но, главное, что со временем я снова вернулся к жизни.
Я много сплю. Просыпаюсь